Товарищ Орлов

Почти все, что я пишу — записки о тех, кого давно нет. Это правильно и важно, но мы, живые, часто забываем о том, кто рядом. Мы не говорим хорошие, добрые слова, как будто стесняемся своих чувств. Потеряв человека мы спохватываемся, осознаем как много он для нас значил и начинаем вслед, как из пулемета, выдавать панихиды, митинги, хвалебные оды. Также получалось и у меня. Но сегодня я хочу рассказать о моем Друге, Товарище, Бойце.

Я не стесняюсь тех слов, что Вы прочтете, я хочу чтобы он услышал их и прочитал сейчас. Нет ни юбилея, ни даты, просто он рядом, я рад и это будет справедливо.

Кто он, «Орлов Александр Николаевич, сын знаменитого коменданта „Долины смерти“ Николая Орлова? Саня Орлов, Орел, а теперь уже Дедушка. Он Человек! Он Настоящий! Кто-то назвал его индикатором порядочности. Если Орлов с человеком общается, значит человек порядочный, как-то сказали мне. Это так и есть. Глядя на поисковиков, старых, новых, молодых, я часто вижу какую-то нездоровую гордыню и тщеславие. Мол я настоящий, я все делаю лучше, я самый правильный, я вот за солдатиков горой, а вот те то-то не так делают. А Орлов просто делает тихо и как ему совесть позволяет. 63 года ему, дед уже. Первый медальон отцу принес в шесть лет, больше из леса не уходил и не прерывался. 56 лет поискового стажа. Вдумайтесь, 56 ЛЕТ! Я несколько раз спрашивал, сколько же ты их нашел и вынес. Смеется… Сбился на тысячах в девяностые. Тысячи! Вы слышали, ТЫСЯЧИ возвращенных солдат! Сотни имен, большинство из которых он помнит. Он помнит место, количество найденных убитых, год когда нашли и даже с кем и при каких обстоятельствах это произошло. Я не знаю людей в современном поисковом сообществе с такими заслугами и таким результатом. Но он не толкается на трибунах и фуршетах. Мало кто уже и помнит его. Мало кто из молодых знает, что он жив и в лесу за ним еще побегай. Так какой он?


Если бы меня спросили, как должен выглядеть Лесной дух, я, не задумываясь, ответил: „Как Орлов!“. Не высокого роста, сухощавый, весь как будто сплетенный из жил, чуть горбящийся под тяжестью огромного старого рюкзака, с пшеничными усами в которых прячется хитрющая, но добрая ухмылка. С голубыми добрыми глазами из под кустистых бровей, обрамленными лучиками морщинок, в которые въелся дым походных костров. С большими руками, вечно черными от неотмывающейся торфяной жижи, ржавчины и машинного масла. Эти руки вообще не отдыхают. Они как и их хозяин неугомонны. Они вечно что-то строят, чистят, режут, варят, эти руки простого русского мужика, Лесного духа. Вот он топает по лесу, как на посох опираясь на старенький самодельный щуп. А когда возвращается с находкой, от улыбки даже в чаще соснового бора в пасмурную, дождливую погоду становится светло и тепло. Любой дух должен рассказывать сказки, Дедушка рассказывает были. Я могу слушать их бесконечно, ведь в них вся правда. Правда поиска без всяких грантов, митингов, кто лучше, больше, глубже, круче, скандалы, интриги. В этих былях воющие над телами павших матери и жены, опознавшие своих мужей, сыновей по сохранившимся тогда, давно в их карманах вещам. В них сыновья и дочери, сами глядящие в пустые глазницы черепов своих отцов и потом выносящие их на себе до ближайшей станции. В этих былях воронки, из которых торчат обтянутые шинельным сукном солдатские спины, так, будто это вчера их приняло болото. В них ротами белеют кости, блестят чуть тронутыми ржавчиной штыками, павшие, но не покинувшие рубежей батальоны.


В этих рассказах есть место горечи. Горечь и признание своих ошибок. Ведь они первыми шли непроторенной дорогой поиска. Были и испорченные медальоны, и утраченные документы, и забытые вещи. Были несбывшиеся мечты создания профессиональных подразделений поисковиков, центра исследований и находок, архивов найденных документов. И ошибки, и несбывшееся он признает и с этим грузом идет снова в лес, раз за разом вынося десятки погибших. Как он работает? Это как талантливый композитор пишет музыку, это кажется необъяснимым и непонятным, он и сам не может ответить.

Солнце клонилось к закату. День прошел в утаптывании болотного мха и тыркании огромной вертухой и крюком во все более или менее подозрительные углубления. Тыканию, следует отметить, безрезультатному. Все „старики“ понуро цедили чаек у костра и смолили сигаретки. Дедушка Орлов задумчиво смотрел на опускающийся за лес огненный шар солнца.
— Пора! — закинув за спину потрепанный, весь на каких-то веревочках рюкзачишко, натянул рабочие перчатки из разных пар на руки, взял щуп и ушел в лес.
В сумерках он вернулся. Тихо скинул рюкзачишко, а на лице сияли глаза и хитрая ухмылка.
— Завтра идите, копайте. Там много, скидывая сапоги, сказал Дедушка.
107 человек. На ровном, абсолютно ничего не предвещающем, по всем поисковым приметам, заросшем гмызником поле. В вороночках, вырытых наспех ямках и могилах, просто оставленные наверху.
— Как ты их нашел? — недоумевал я.
— Как додумался сюда тыкнуть?
— А я знаю? — сощурив веселые глаза, усмехался Дед.
И так повторяется всегда. Только закончится работа, он встает и куда-то идет. Находит там, где и предположить-то, не придумаешь. Он не травит байки про зовущие его души, про снящихся неприкаянно мечущихся бойцов. Просто встает и идет, днем, ночью, в снег и дождь, идет и возвращает. Единственный, кто ему помогает и с кем он говорит, это его отец — первый и единственный навсегда Комендант Долины смерти Николай Орлов. Ведь я уверен его душа там с ними, с теми, о ком он не боялся вспоминать, о ком говорил и требовал чтобы вспомнили другие, с солдатами Болотного фронта.


Патриотизм? Я не слышал от него этого слова. Я видел как он морщится будто от звука стекла по железу в воронке, когда кто-то „слащавый“ и ненастоящий начинает читать очередную проповедь о любви к Родине. Вся его жизнь это любовь. Работа на заводе, на птицефабрике в колхозе, служба в армии, потом опять работа и всегда лес и поиск. Тихо и по-настоящему. Я вообще не слышал от него напыщенных слов: „красноармейцы, наши Павшие бойцы“, слезливого „Солдатики“. У него они „убитые“. „Убитые наши“ и „убитые не наши“. Одни свои, другие чужие. Одних он уважает. Других? На других ему просто плевать, как и нет их. Я задумался, что проще и всеобъемлюще может быть, чем просто „убитые“.
А еще он хулиган. Иногда как ребенок хулиганит. Расковыряет патроны или снаряд, засыплет порох в старый гнилой минометный ствол и подожжет. И смеется, смеётся так заразительно, что с ним хохочет весь лес. И никаких слезливых страданий, никаких нахмуренных суровых бровей. Идет по лесу мурлычет какую-нибудь бестолковую песенку про Леху, без которого плохо или про Город изумрудный и работает, ищет, находит. Просто я нашел убитых. А на вопрос зачем первый раз в лес пошел, со смехом отвечает:
— Хулиганить.


Он был представлен разным высоким людям от Генсека СССР Михаила Горбачева до Президента РФ, а уж министров, губернаторов и прочих бурмистров он перевидал десятки если не сотни. И посты могли быть и зарплаты. Но выбрал он рюкзачишко старенький и лес с его убитыми.
Мы все с нашими десяти-, двадцати-, даже тридцатилетними стажами, на мой взгляд, любители. Мы просто имеем социально значимое хобби. Мы где-то работаем, у нас семьи, мы можем по воле судьбы прервать поиск на год, два, пять, десятилетия. Можем потом вернутся в лес, можем и нет. Мы ездим в экспедиции раз, два в год или на выходные. Встреча с друзьями, костры и рассказы. Орлов в лесу живет! Нет, он живет лесом. Он там всегда. Каждая его минута в лесу это дело. Это работа, на которую нужно тратить максимум предоставленного времени. Он не может и не станет сидеть у костра, просто травя байки, для этого есть время непогоды или часы перед сном. Он не потащит в лес баню или лишнюю кастрюлю, потому что надо выносить убитых. Он запросто обойдется без генератора и телефона, потому что это вес и габариты. Он может и ездит туда один, просто потому, что это его жизнь и это работа.


Кто он для меня, Орлов Александр Николаевич? Учитель? Я бы хотел так считать, но знаю, что не смогу быть достойным учеником, потому что есть другая жизнь, где есть условности, которые я вынужден выполнять. Потому что я слабее его морально, потому что через месяц я устаю в лесу и мечтаю о душе и чистом белье. Друг? Я бы этого хотел, но другом только он может назвать кого-то. Он мой Товарищ. Это надежное, крепкое слово не зря употребляли наши деды. Товарищ как винтовка, простой и надежный. Настоящий боевой товарищ, ведь мы с ним на войне. Пусть она и не гремит очередями и разрывами, но убивает почище пули. Жадность и тщеславие, гордыня и амбиции — вот снаряды этой войны, а он в броне. В доте из опыта и лет. Его не пробить и не выковырять с его рубежа, он на нем навеки. А вместе с ним десятки тысяч погибших и Лесной дух.
Если вдруг увидите где сухонького мужика в старой генеральской кепке цвета бутан, с веселыми голубыми глазами и усмешкой в пшеничных усах, пожмите ему руку и поблагодарите! Есть за что!

Сергей Мачинский