Минутка на войне

Было это в те времена, когда на незахороненных солдат войны великой, после разговоров и рассуждений многолетних обратили власти своё внимание. Именно тогда и появилось поисковое движение в официальном формате. Движение, поддержанное государством.

Справедливости ради стоит отметить, что государство было тогда иное, а следовательно и подходы тоже. Не в упрёк сегодняшним властителям, но тогда если государство бралось, то бралось основательно. На Новгородскую землю со всего союза на вахту съезжалось до двухсот отрядов, а к сотне каждая вахта списки имела. И было это хоть и в прошлом веке, но всего на всего двадцать – пятнадцать лет назад. И деньги находились, и помощь оказывалась, и военнослужащие помогали. Сегодня от этого всего только небольшие искорки в огромной стране остались, а в основном держится поисковое движение на тех, кто начав однажды, остановиться уже не может.

Лагерь тогда стоял на окраине леса, правильней назвать не лагерь, а город лагерей занимал солидное поле, прилегающее к лесному массиву, выросшему на местах былых сражений. На дороге, ведущей в лесную чащу, поставили шлагбаум, который вручную подымался и опускался. Служил он в большей части для остановки отрядов уходящих на работу и возвращающихся в лагерь. Встанет отряд у закрытого, перегораживающего дорогу в чистом поле шлагбаума, тут у старшего и появляется возможность как говориться по головам посчитать, всели из палаток вылезли и в строй встали или не оставили ли кого на раскопах. Весёлая эта жизнь, когда народу не пересчитать, одна кухня только чего стоит. В обед запахов от блюд разных не перенюхать. Вечером песни от каждого костра звучат и сливаются в один водопадно журчащий гомон. Про очереди в туалет по утру или ночные блуждания между палаток вышедшим по нужде - отдельный разговор, но я сейчас не об этом.

Довелось мне, как и положено каждому в ту вахту дежурным быть. Поесть значит приготовить, на кухне порядок поддержать, за харчами приглядеть. С утра я отряд, как положено, проводил до раскопа, на котором трудились, помог ведра крючки, воду донести и как дежурный направился обратно. Собственно говоря, я именно по этой причине оказался около лагеря, не далеко от шлагбаума часов этак в одиннадцать дня. Денёк выдался тогда по настоящему весенний, тёплый, солнечный. Я ещё на подходе к лагерю услыхал звук мотора доносящегося из леса, а когда почти выходил из леса понял, что этот звук приближается. Проще говоря, едет что-то из лесу и вот — вот меня догонит. В звуках моторов я тогда плохо разбирался, да и сейчас не особо шибко, но и тогда было понятно, что это не тягач и не трактор. Не то машина не большая, не то мотоцикл.

Заинтересованный в своих предположениях я решил этот транспорт пропустить и убедиться что это. Я немного сошел с дороги на обочину и закурил. В десяти метрах от меня находился наш шлагбаум, и это что-то должно было остановиться, а я смогу это рассмотреть.

Каково же было моё удивление, когда на дороге из леса появилась не что иное, а самая настоящая полуторка. Да, да та самая машина времён Великой Отечественной, которых разбитых и изрешеченных пулями в этих местах не дин десяток. И вот из лесной чащи прямо на меня с треско-клокотанием выкатывается этакое чудо. Я был готов увидеть всё что угодно, даже стадо верблюдов наверно меня не так удивили, а тут полуторка, которых я только что три разбитых обходил, сама выкатывается. Я как завороженный на обочине выпучив глаза, пялился, на приближающийся ко мне раритет. Надо же подумал я она еще и едет сама.

Меня всего распирало желание дотронуться до её, а может и даже удастся прокатиться. Амплитуда чувств некого счастья, от созерцаемого, просто зашкаливала. Но как только машина подъехала поближе, и я смог рассмотреть её кабину всё стало меняться. За рулём сидел пожилой мужчина, и дело было не в его возрасте, а в том, что он был в форме солдата Великой Отечественной войны. Ватник, пилотка с звездочкой. В одно мгновение моя пред восхитительная улыбка снизошла в нарастающее напряжение, которое с неимоверной скоростью распространялось по всему телу. Полуторка как то неторопливо пыхтела мимо меня, а водитель не обращал на меня, человека стоящего на самом краю дороги, ни малейшего внимания. Меня для него, будь то вообще, не было.

Вероятно шофёр, надавил на газ, так как машина как заправский тягач выдала солидную порцию отработанного газа, дыма который в одно мгновение в безветренную погоду заполнил всё пространство вокруг меня. В это самое время в лесу раздался глухой взрыв и послышался треск деревьев. Я даже вздрогнул от неожиданности и только теперь обратил внимание на саму машину. Меня ни чуть не смутило, что она была заляпана болотной грязью, это здесь вроде как естественно, а вот изрядно поцарапанный и обгоревший борт, за которым была связка не дров, а самых настоящих винтовок, да перевязанных ко всему прочему грязным бинтом ввели меня в некое оцепенение.

Не доехав до шлагбаума метра три, полуторка остановилась. Не глуша мотора из неё выскочил, тот самый, водитель. В потертой фуфайке земельного, местами темного, засаленного или обожженного цвета, в кирзовых сапогах и солдатских галифе он производил впечатление заправского вояки только что вырвавшегося с передовой. Оказавшись на земле, он сплюнул и засеменил к шлагбауму. Ни произнося ни слова, открыл его и так же поспешно запрыгнул в машину. Не закрывая дверцы машины, и выставив из неё половину своего солдатского корпуса наружу, машина газанула и обдав меня в очередной раз копотью медленно поехала через шлагбаум. За моей спиной, где то в лесу, что то в очередной раз бабахнуло и затрещало.

Видел-бы кто ни будь меня в этот момент, умер бы со смеху. Приоткрыв рот, я стоял на обочине дороги в полном не понимании, происходящего. Обожженная полуторка, пачки винтовок перевязанных бинтом, взрывы в лесу и вся округа в дыму. Мне потребовались неимоверные усилия сдвинуться с места. Ни ноги, ни руки не слушались, а в голове остался только страх за возможное развитие событий. Кое как я проплёлся эти десять метров до шлагбаума и остановился, не сводя глаз с прибывшей, не весть откуда, машины.

Проехав шлагбаум, машина описала полукруг и остановилась в пяти метрах от шлагбаума, где я стоял. Она стояла ко мне боком и освещенная весенним солнышком была у меня как на ладони. Водитель распахнул дверцу и как то шустро вывалился из кабины. Скинув фуфайку и забросив ее в кабину, он заскочил на подножку, откуда-то из кабины достал тряпку и принялся протирать стекла кабины и саму машину. Меня в очередной раз постигло некое оцепенение и я не мог отойти от шлагбаума в который вцепился обоими руками. Похлопотав у машины, водитель поднял крышку мотора, из-под которой повалил не то пар, не то дым, а сам уселся на подножку.

Застывший как изваяние я наблюдал как пожилой солдат, поковырявшись в кармане своих галифе, извлек мешочек – самый, что не на есть кисет. Из нагрудного кармана гимнастёрки вытянул клочок газеты, и поплевав на грязные пальцы руки запустил их в кисет за табачком. Он ловко положил на ладонь щепотку табака, а из клочка газеты лихо свернул вороночку. Обслюнявив верхнюю часть газетной вороночки что бы слипшись она не развернулась, он согнув её одну треть с острого конца как ковшечком стал набивать табачком с ладони. Я в первые в жизни видел, что бы так ловко и быстро делали папироску, называемую в народе «козья ножка». Забив табачок, солдат откусил половинку согнутой части козьей ножки, сплюнул под ноги и из второго кармана гимнастёрки достал зажигалку. Зажигалка – это мягко сказано. Нет – нет, это не два кремневых камня – это гильза, в которую вмонтирован кремний с роликом. Представьте, как меня всё это шокировало. Солдатик не вставая шаркает этой зажигалкой чуть ли не по собственной ягодице, та, будучи бензиновой вспыхивает пяти сантиметровым пламенем, а он как ни в чем не бывало играючи прикуривает.

Выпустив струю дыма, он вдруг обращает своё внимание на меня. В это время за моей спиной, что то опять взрывается, и от неожиданности я даже немного приседаю.

— Где тут штаб дневальный? Кричит водитель. По моему телу пробегает нервная дрожь, и я ощущаю, как мои руки подрагивают.

— Эй? Снова кричит солдат. – Где ваше командование?

Я начинаю понимать, что он обращается ко мне, но от всего происходящего кроме мычания ничего не могу из себя выдавить.

— Ты вообще как себя чествуешь? Вглядываясь в меня, спрашивает он, увидев моё невообразимое состояние, и вероятно поняв всё расплывается в добродушной улыбке. Толи его улыбка, толи к этому моменту мне удалось взять себя как то в руки и я начал мало-мальски оценивать происходящее и себя в том числе:

— Да хреновато, что то. С некой заторможенностью отвечаю я, протирая выступившие мелкие капли пота со лба рукой.

Солдат оценив моё ощущение заливаясь смехом и махая рукой:

— Да нет, нет. Я не из сорок второго. Я вообще из Твери, мы технику реставрируем. Во видишь? Он похлопал ладонью по машине. – Сами собрали. И здесь я за запчастями, подружку её собираем.

Я вытаращив глаза смотрел на него и до меня туго доходило им сказанное.

— А-А-А? промычал я и показывая на лес рукой.

Догадавшись о чем я подумал, водитель снова смеясь и махнув рукой:

— Это не бомбёжка, это плотину взрывают бобровую. Воду спускают. А ты что подумал? в войну попал? И он снова залился смехом. Затем как бы призадумавшись сказал: — А что, и впрямь похоже.

На вопрос, что я подумал? Я не ответил. Я вообще ни про что в тот момент думать не мог. Я и впрямь почувствовал себя неким участником тех страшных событий. Только теперь я стал приходить в себя и смог сдвинуться с места.

Ну, надо же, столько совпадений на один и тот же момент. И все для меня. Взрывы на реке, обгоревший для правдоподобия военной техники борт, связка винтовок, которые подогнал для музея отряд в котором побывал до этого водитель полуторки, бинтом перевязанные из за отсутствия другого, копоть от мотора как дым боя, кисет и этакая зажигалка, водитель в форме солдата да и сама полуторка, и всё это на местах массовой гибели в годы войны. По неволе усомнишься, где ты есть? А вдруг и впрямь там?

И тут я сам поймал себя на мысли военного ощущения. Это мне только на какое-то мгновение померещилось, а тело до сих пор поколачивает. А каково же оно там было? И чего оно стоит? если только минута ощущения этого пребывания парализует.

Вот уж действительно в войну на минутку заглянул.

АРГиС