Мрамор лейтенантов

Костёр потрескивал, выбрасывая в темнеющее небо искры. Вдоль земли стелился туман, прохладой тянуло вполне ощутимо, и многие из ребят кутались в курточки или старались пересесть к костру поближе — к тому же, тут не так донимали комары.

Старший в этом походе, Саша, нескладный парень помладше тридцати, пошевелил прогорающие поленья, и искры рванулись кверху тучей, свиваясь в спирали.

— Давайте-ка, ребята — отбой. Уже почти полночь, засиделись мы с вами.

— Ну светло же, — запротестовал кто-то. — Белые ночи!

— Не холодно совсем, — поддакнули с другой стороны.

— Хорошо, ровно до полуночи, — сдался Саша. — Потом сразу спать.

Где-то протяжно вскрикнула ночная птица, девочки синхронно ойкнули.

— Расскажите ещё, — попросил Артурчик, круглолицый восьмиклассник.

— Ну, что ещё, — вздохнул Саша. — Фашистов выбили. А в этих местах ещё долго находили и оружие, и останки, и боеприпасы. Да и сейчас находят. Ну-ка, кто знает, почему мы перед разведением костра полностью раскопали старое кострище?

— Золу выгрести, чтоб горело лучше? — неуверенно спросил кто-то из девочек.

— Чтобы костёр был поглубже, сдувать не будет! — авторитетно заявил Славка.

— Чтобы угли не раскатывались, — добавил Артур.

— Потому, что до сих пор есть шутники, которые могут в прогоревший костёр бросить найденный тут же патрон, а то и несколько, — сказал Саша. — Или даже гранату.

— Ой...

Ребята затихли. Потом Славка спросил:

— А фашистов тут много убили?

— Много. Но и наших полегло… даже больше.

— Вот! Кто к нам с мечом придёт, с мечом и погибнет! — безбожно переврал известную фразу мальчик.

— Но мы всё равно победили, — подхватил девятиклассник Коля. — Иначе и быть не могло, правда?

— Да, и гнали фашистов до самого Берлина, — это Арина, красивая и умная семиклассница.

— Правильно, так им и надо! — почти крикнул Артурчик.

Ребята зашумели, и Саша подумал, что следовало дать отбой гораздо раньше. Он уже знал — сейчас поднимется тема «можем повторить».

Резко и остро заболела голова — организм словно выработал условный рефлекс.

Собственно, наставником в детский патриотический клуб Саша пошёл всего с одной целью — остановить в меру своих сил забивание детских мозгов разнообразной дрянью.

Конечно, патриотизм — дело хорошее, но слишком уж много вокруг него вертится людей, которых, по Сашиному мнению, не то что к детям подпускать нельзя, а вообще надо бы упрятать за решётку. Впрочем, его никто не спрашивал — патриотическое воспитание как-то внезапно оказалось поделено меж странными людьми, от внезапно появившихся «казаков» и одетых в военную форму выпускников гуманитарных ВУЗов до отъевшихся депутатов и крепких бритоголовых ребят с наколотыми коловратами.

Плюсы в этом, конечно, были — ребята в юном возрасте учились пользоваться оружием, обрабатывать раны, разводить костры и находить дорогу в лесу, но… вместе с тем они сбивались в организованные группы, свято уверенные в своей непогрешимости и в том, что их взгляд на мир — единственно правильный. Опять же, красивая форма, плечо друга рядом — это тоже сплотит.

Да, ТАМ начиналось так же. Объединение, «вместе мы — сила», поиски общего врага, потом… потом — охота на ведьм. А дальше — за жизненным пространством.

И Европа, залитая кровью.

А ребята уже галдели вовсю, и Саша выругал себя. Чёткий отбой — вот решение. Дисциплина… та самая, которую продвигают ТЕ.

Уже раздавалось про то, что «в Европе там фашизм устроили», «да мы их всех одной левой», про украинскую военщину, про англосаксов, точащих зубы на Россию, про славянские корни Рюрика, про то самое «желающим пересмотреть итоги войны можем их перепоказать».

Стиснув зубы от боли в висках, Саша нащупал в кармане таблетку и уже раскрыл было рот, чтобы командовать отбой, как сзади раздалось негромкое и задумчивое:

— Малой кровью, могучим ударом...

Суета вокруг костра стихла. Ребята, раскрасневшиеся и взъерошенные, садились на места, удивлённо глядя на неожиданного гостя. Саша повернулся на бревне, чтобы лучше его рассмотреть.

На вид не старше самого Саши, в солдатской форме времён войны, петлицы с двумя жестяными кубарями — лейтенант, в наброшенном на плечи местами продранном ватнике, на ногах — видавшие виды сапоги. Голова непокрыта, отросшие после короткой стрижки волосы топорщатся, двухдневная щетина. Гимнастёрка подпоясана довоенным ремнём со звездой, на котором нет ничего, кроме кобуры и фляги.

Темнело. По траве стелился туман, пахло сыростью и землёй.

Вот оно что. Реконструктор.

Это было хорошо знакомо и Саше, и ребятам — на патриотические мероприятия клуб выезжал часто. Посмотреть бой, в котором нет погибших, сфотографироваться со старинным оружием или на фоне танков, выстрелить холостым, если повезёт — прокатиться на БТРе… Детям это нравилось и, как предполагал Саша, лишний раз убеждало их в правильности прививаемых взглядов.

А вот правда, почему в последнее время на военных реконструкциях так мало «убитых», пусть и убитых понарошку? Почему Красная Армия наступает волной, сметая всё на своём пути, неуязвимая для пусть холостых, но всё же выстрелов? Почему без одетых в историческую военную форму людей не обходится практически ни одно памятное мероприятие?

Само появление ряженого — Саша в последнее время чаще всего воспринимал реконструкторов именно так — ничуть не удивило. Те клубы, что считали себя более продвинутыми, иногда устраивали так называемые полевые выходы. Надо же, как продран ватник. Антуражно… Обычно все они ходят в новеньком, как с иголочки. Может, из тех, что в походах пьют?

— Позволите присесть? — хрипловатым голосом, но довольно вежливо спросил «лейтенант». — Холодно… тут.

Спиртным от него не пахло, и Саша чуток успокоился. Сдвинулся по бревну, ребята тоже потеснились, но на давно поваленных стволах деревьев места и так было достаточно.

Лейтенант, перешагнув бревно, осторожно опустился на него, протянул к костру руки. Ладони у него были небольшие, почти детские, но вот кожа — грубая, с не раз содранными мозолями. Надо же, не офисный планктон, подумал Саша.

— Здраасте, — нестройно пробежало по череде ребят. — А вы кто?

Опередили, грустно подумал Саша. Дети перехватывают инициативу второй раз за пять минут. И куда ж ты полез — воспитывать… Кого? Их? Они дадут тебе сто очков вперёд, и они непробиваемы. Кажется.

— Да я так, проходил… мимо, — неопределённо сказал лейтенант, держа руки у огня. — Эти места, они для меня… как родные, — добавил он, помолчав.

— А вы откуда? — спросил Артур.

— А я родом из Ворошиловграда… Луганска, — добавил лейтенант, видя непонимание на лицах.

— А как у нас оказались? У вас же там война… — начал кто-то.

— Значит, тут я был нужнее, — пожал плечами «ряженый». — А вы знаете, что такое присяга?

— Это клятва, которая… которая… — Арина начала было говорить, но, видимо, поняла, что запуталась. — Клятва, которую не нарушают, вот, — вывернулась она.

— А вы готовы дать такую клятву? — прищурился лейтенант. — Ну, не именно ты, девочка — тебя не призовут на службу. Вот вы, ребята — готовы?

— Дааааа, — нестройно протянули дети.

— Значит, вы понимаете, что если после этого вам отдадут приказ — вы не сможете его нарушить?

— Ну… да, — отозвался кто-то — кажется, тот же Артур.

— И вам придётся идти под пули, даже если вы будете твёрдо знать, что если не первая, то вторая пуля точно достанется вам?

Ух ты. А ряженый-то жёстко говорит — особенно при том, что перед ним дети. Хотя… во время войны такие вот уже вовсю воевали. Даже сбегали на фронт, чтобы воевать. Но те, тогда, отлично знали, что могут не вернуться. А эти — понимают ли?

— Сейчас ведь техника воюет, — наставительно сказал Коля. — Беспилотники, ракеты, пушки, вертолёты. И танки наши — самые лучшие!

— Танки КВ тоже были лучшими, — грустно парировал лейтенант. — Сильно помогли они нам в 41-м?

— Нууу, — чуть не хором протянуло сразу несколько детских голосов. Потом заговорил Коля: — Вы с той-то войной не сравнивайте! Сейчас ведь всё совсем не так. И армия у нас профессиональная...

— Так и в 41-м была… профессиональная, как вы говорите, — вздохнул лейтенант. — Кадровая. Но это мало помогло. И воевать собирались точно вот так, как вы сейчас говорите — малой кровью, на чужой территории… А вы знаете, что такое война? — вдруг резко сменил он тему разговора.

— Это герои, покрывшие себя славой в победе над фашизмом, — заученно, хоть и нестройно отозвались сразу несколько детей.

Саше показалось, или «лейтенант» стиснул зубы?

— Я не об этом, — тихо сказал ряженый. — Я вот о чём… Хоть кто-то из вас представляет, как это — лежать в траве, за бугорком, который ты еле успел накидать лопаткой, а пулемёт фрица хлещет так, что земля вокруг фонтанами? А тебе нужно встать и идти в атаку? Кто из вас смог бы встать?

Молчание...

— Когда артиллерия жарит так, что блиндаж ходит ходуном? — продолжал лейтенант. — Когда окопы не роют, потому что их сразу заливает болотной водой? Когда убитые на морозе замерзают и стоят, как статуи? Когда того, кто рядом с тобой, разрывает пополам миномётной миной?

А ведь многие побледнели, это даже в полутьме видно.

— … Когда мало кто спрашивает имена ребят из пополнения, потому что знают, что их могут убить в этот же день? — забил последний гвоздь лейтенант.

Мёртвая тишина.

А ведь дети это и так знали, подумал Саша. Ряженый не сказал ничего нового – всё это уже есть хоть в книгах, хоть в кино. Но одно дело — читать, и совсем другое — услышать это вот здесь, у костра, когда всё вокруг укутывают хлопья тумана… А может, дело и в самом рассказчике. Вокруг него словно какая-то… аура, что ли? Как-то непроизвольно веришь.

Значит, непрост этот лейтенант — мало кто может сказать так, чтобы проняло до печёнок. Был в горячих точках? Афган? Слишком молод. Кавказ, Сирия? Одна из тех необъявленных войн, о которых по телевизору показывают чуть-чуть, и вся грязь остаётся за кадром? Из тех войн, вернувшиеся с которых не рассказывают ничего и никогда, лишь смотрят пустыми глазами, а язык развязывается глубоко за полночь, после пятого стакана, да и то рваными фразами, из которых можно ухватить разрозненные моменты, но никогда не узнать суть?

— А ребята были такими же, как и вы, — тихим голосом негромко продолжал ряженый. — Любили, мечтали, строили планы. Жить хотели. И верили, что всё у них в жизни будет хорошо...

— И совсем не хотели воевать, — почти неслышно сказал кто-то из притихших детей.

— Нет, назначались сроки, готовились в бои — готовились в пророки товарищи мои… — грустно продекламировал лейтенант.

— Высоцкий? — наконец-то стряхнул с себя оцепенение Саша, услышав знакомые с детства строки.

— Нет, — обернулся к нему лейтенант. – Но стиль, вы правы, похож на гениального вашего… нашего, — поправился он, — поэта. Я не застал его… к сожалению. Так хочется пожать ему руку за многое из написанного.

— На том свете свидимся, — грустно пошутил Саша.

— Вот только живые не знают, что творится на том свете, — ответил лейтенант, вставая. — Спасибо за тепло, ребята. Что, есть ещё те, кто по своей воле хочет… повторить? — и усмехнулся, увидев, как дети испуганно замотали головами.

Посмотрел ещё раз на костёр:

— Прощайте.

И шагнул в темноту. Саше на мгновение показалось, что он просто испарился.

Первым нарушил тишину Славка:

— Сан Николаич… а кто это был?

Саша даже не сразу сообразил, что ответить. Потом собрался с мыслями:

— Наверное, из тех, кто бывал в горячих точках. И видел настоящую войну, а не такую постановку, что мы смотрели в январе тут, на Высотах.

— Сан Николаич, мне показалось, что он говорил… о той войне, с фашистами, — робко проговорила Арина.

— Может, чтобы вам понятней было? — предположил Саша, но почему-то не отпускала уверенность, что дело совершенно не в этом.

— У него кровь на гимнастерке, — тихо сказал Артур. – Под ватником...

— Значит, умный парень. Понял, как прийти и как рассказать вам то, что пытался сказать я… но так, чтобы проняло. А я смотрю, и взгляды поменялись? — Саша пытался говорить уверенно.

— Сан Николаич, мне страшно стало, — отозвался кто-то.

— И мне, — послышались голоса. — И мне...

— Значит, он приходил к нам не зря, — громко подытожил Саша. — Так, отбой! Бегом по спальникам! Я посижу, пока костёр догорит.

Полянка быстро опустела. Саша сидел и размышлял. Правда ли, или только почудилось?

Через полчаса, когда костёр почти догорел, из палатки тихонько выбрались Артур и Коля. Не спрашивая разрешения, сели рядом.

— Не спится? — безразлично спросил Саша, глядя на красные угли.

— Сан Николаич, это ведь был никакой не реконструктор? — тихо спросил Артур.

— Я их помню, они совсем не такие, — добавил Коля.

— Сейчас всё это странно, звучит всё это глупо — в пяти соседних странах зарыты наши трупы… — пробормотал себе под нос Саша. — Давайте-ка спать. А утром… — он помолчал, — осмотрите-ка края этой поляны. Не сильно удаляясь от лагеря.

— А что искать? — моментально понял намёк Коля.

— Что-то старое. Совсем старое. Тут не перекопано, поисковики не работали — они копают чуть в стороне, на старых позициях. Что-то вполне могло сохраниться… почти на виду.

Табличку нашёл Артур. Нашёл рано утром, когда дежурные под присмотром Саши только разожгли костёр. Такое ощущение, что Артур и Коля вообще не спали и вскочили, ещё когда на поляне лежали пласты синеватого тумана.

Дощечка была, видимо, когда-то прибита к молодому деревцу, но за семь десятков лет дерево разрослось, и теперь доска, почерневшая от непогоды, словно вросла в него. Наверное, на ней когда-то была надпись, но сейчас остался лишь несуразный обрезок доски.

В угол его была вбита облезлая звёздочка с остатками эмали.

Неудивительно, что до сих пор никто не обратил на дощечку внимания — заметить её можно было лишь случайно… либо если искать специально.

— И мрамор лейтенантов — фанерный монумент: венчанье тех талантов, развязка тех легенд… — промолвил Саша. — Так ведь оно и есть. А они хотели жить… Надо будет сказать знакомым поисковикам. Пусть поднимут парня — может, и имя удастся узнать.

— Разве так бывает, Сан Николаич? — неуверенно спросил Коля. — Ну, чтобы кто-то… вот так… появился… пришёл...

Саша машинально пожал плечами. А в голове крутились строки:

Наши мёртвые нас не оставят в беде,

Наши павшие — как часовые,

Отражается небо в лесу, как в воде,

И деревья стоят голубые...

Николай Беляев