Свои

Любая экспедиция начинается как праздник. Радость встречи с товарищами не может испортить ни логистика, ни погода, ни предстоящие бытовые трудности обустройства лагеря и предполагаемой ночёвки на рюкзаках, если не успеешь поставиться засветло. Радость чистая, как настоящая чистая дружба. Потом будет работа, проводы уезжающих раньше срока окончания вахты. А начало-это праздник. Работа и быт отодвигают праздник со сцены и, если быть внимательным, то накапливающуюся усталость можно наблюдать и ощущать.

Никто здесь конечно не сознается, что устал и хочет домой, если надо и есть возможность все будут стоять до последнего, но усталость приходит. Это не только физическая усталость, это усталость моральная, усталость от тяжёлой работы, тяжёлого полевого быта и той войны. Да, от войны, следы или последствия которой ты видишь каждый день. Видишь и думаешь. Думаешь, думаешь, думаешь. Кто он этот солдат у болота? Каким он был? Кто ждал его и любил? Кого любил он? Что бы было если бы он остался жив? Почему ему выпало упасть навсегда и стать тенью? Тысячи вопросов вокруг этой войны. Ты устаешь, а они идут и идут.

вахта памяти

Лагерь живых пустеет, а строй белых мешков у креста растет и каждое утро оставшиеся уже почти молча завтракают, берут лопаты, щупы и крюки и идут на войну. Идут со своими мыслями, почти уже забив на себя, на умывания и чистку, одежды, на горячую еду и быт, просто бредут, хлюпая грязными сапогами, по одному в разные стороны, а возвращаются вместе и молча ставят в строй ещё один, два, три белых мешка.

Солнце робкими лучами пробивается через тент палатки. Дождя нет и то хлеб. Солнце робкое и ты понимаешь оно рвется сквозь тучи. Месяц, уже почти месяц ты тут. Вылезти из спальника? Блин, там так мерзко и сыро. Ещё чуточку полежу. Вот кто-то колет дрова. Длинный, наверное, первый не выдержал. Здорово, сейчас будет костер и чай. Может покурить? Прям в спальнике, ведь так неохота вставать. Ладно, покурим. Каждый вечер ложась, думаешь: вот завтра высплюсь, встану пораньше, умоюсь, побреюсь и пойду в лес. Где там? Сейчас, сейчас выползу.

Рывок, ну как рывок, вялый скачок. Быстрее в куртку, в носки и сапоги и на улицу. А тут …… ну если б не месяц тут, то здорово.

Солнце пробившись через тучи играет в каплях росы и вчерашнего дождя, превращая их в бриллиантовую россыпь. Тонкое покрывало тумана плавает на поляне, как пух. Усыпанные мельчайшими капельками паутинки будто неземные украшения блестят в ветвях и в траве. Нафиг, все к костру. Кружку в зубы и в руки — греться. Есть ещё сорок минут до выхода. Дедушка вылез вторым выпихивает Босика своего «щенилу». Тот тоже упёрся, в палатке ему веселей. Леха пошел на склад за едой. Чё принесет? Да все равно, лишь бы кишку набить. Разговоры? Да так. Типа «Куда пойдем? — Туда же. Чё брать? Как всегда». Устали все, синдром подводной лодки. Говорить не охота.

А дальше километры блужданий и как награда «тук, тук, тук », будто постучался кто-то снизу через щуп в ладонь. Нога, ботинок, человек. Потом на карачках в грязи рвешь ножом, ломаными не раз за месяц ногтями со страшной траурной каемкой, корни. Возишься в жиже и торфе и когда уже вроде выдохся, сядешь на кочку, дымишь тухнущей мокрой сигаретой, а вторая дымит, шипит изо мха там где голова его лежит. Сидишь и вроде как с ним разговариваешь.

— Кто ты? Скажешь?

— А чё ты сидишь куришь. Копай, мож и скажу.

И опять туда, где билось сердце, где глаза на мир смотрели. Вот кто-то подошёл и рядом в грязь плюхнулся. В четыре руки веселей. А все равно молча. Чё болтать? Мы с ним мысленно говорим. Он много что рассказать может. Он давно тут.

А вечером, как-то сам по себе сварился нехитрый ужин. Почти молча, без слов и указаний кому что делать. И несколько пар глаз уставились в костер. Рано спать. Не идёт сон. Или встанешь рано. Не встанешь, а проснешься и будешь пялиться в потолок палатки, тысячный раз гоня в голове свою и их судьбы.

— Дед, расскажи балладу за Мясной бор.

— Ну Вас, я спать с Босиком. Пошли Босян.

— Длинный, а ты про чё нить.

— Не, я дров лучше на утро нарублю, вы ж ленивые, спите долго, а мне не спится.

— Ну и пошел ты.

Алеет, потрескивает костер. Тысячи звёзд на небе. Люди за что вы убиваете друг друга? Кто эти мужики и парни под крестом? Я кто в этом мире под этими звёздами? Дед, Длинный, Савеля, Леха- кто они?

вахта памяти

Как-то к нам, приехали из музея механики, а мы также уже пару недель в лесу отсидели. Без связи, без душей, туалетов, только палатки, костер и мешки у креста. Мужики через пару дней попросились на связь их вывезти к дороге проезжей. Леха за шофера с ними поехал. Вернулись все молчаливые и задумчивые, только Леха как всегда невозмутим. Спрашиваю:

— Че там случилось?

— Нормально все.

А младший из них потом рассказал. Дорвались они до связи сотовой, женам, детям, тещам, друзьям, всем названивают, потом возбужденные ввалились в машину. Веселые, довольные делятся новостями, а Леха невозмутимо за рулём сидит и в лес таращится, папиросу покуривая.

-Лех, а ты звонить будешь?

— Кому?

— Ну, своим...

Леха, заводя машину, разворачивая ее к лесу, невозмутимо:

— Мои все там.

И мотнул головой в сторону дибунов лесных, раньше страшной передовой бывшего.

Вот они все кто мне — СВОИ. Мужики эти. Да, есть ещё СВОИ близкие, любимые. И хочется чтоб много СВОИХ было, чтоб все больше тех, кто поймет без слов, с кем просто рядом посидеть за счастье. Тех, с кем ругаться-то стыдно. А спину подставить не страшно. Но мало нынче вокруг СВОИХ. Многие под СВОИХ рядятся только. Пыжатся, в грудь себя бьют, красивыми речами убаюкивают. Все в строй поставить хотят, то сами в чужой строй влезть.

А многие из СВОИХ уже и ответить не могут.

Сергей Мачинский