Вражина

Санька кричал изо всех сил, на что только было возможно в его ситуации, он забегал вперёд уходящих людей, выставлял вперед руки, стараясь упереться в грудь, затормозить, приостановить, вернуть их назад, но сам проваливался сквозь человеческие тела, а они, не замечая ничего, проходили сквозь него самого. Санька снова забегал вперед, разводил руки во всю их ширь, преграждая дорогу, но ощущение безысходности повторялась.

-Остановитесь. Остановитесь. Возьмите меня, ведь и осталось-то от меня совсем ничего, да меня кабаны разгрызут, медведь обгложет. Да для чего вы вообще меня доставали? Зачем в пакет укладывали? Я, я, я так долго вас ждал…

Обессиленный, он присел на поваленную сосну, качаясь всем своим существом от безысходности, продолжая говорить сам с собой:

— Я так верил, я так надеялся, я столько о вас слышал… А вы? Как же это так?

***

Чудное майское, по-летнему теплое солнышко, предвещало прекрасный день. Пробудившийся лагерь, как обычно, готовился к очередному дню поиска. Строя планы, планируя новые маршруты и предстоящие объемы работ, все были заняты обычными для поискового отряда утренними хлопотами. Звучали вжиканьем затачивающиеся совки лопат и лезвия ножей, глухо позвякивали друг о друга приготавливаемые ведра, пронзали своим писком металлоискатели, на которых поменяли батарейки, с приглушенным шипением пыхтели аэрозольные баллончики при обработке поискового обмундирования от клещей и лесной нечестии. Спокойно и неторопливо поисковики готовились к выходу.

Я и Света после трехдневной работы на солидном расстоянии от лагеря наметили сегодня маршрут в окрестностях лагеря. Куда могут завести ноги и мысли поисковиков, прогнозировать невозможно, это уж как придется. В этих местах, где бои шли на огромных просторах, где вся округа в добрых десяти километрах — сплошное поле боя, поисковое счастье может настигнуть где угодно. Бывало поисковика, уводило какое-то только ему ведомое чутьё или зов за несколько километров, а бывало, наплутавшись, натоптав с десяток этих километров, по возвращению в лагерь подымал поисковик солдатика в каких-то ста метрах от собственной палатки. Поисковики говорят:

— Он твоего возвращения ждал. Ждал и дождался. Встретились.

Проверив в рюкзаке инструмент (совки, пилка, секатор, грабельки и ещё с десяток всякой не бесполезной, но чаще попусту таскаемой утвари), засунув туда баночку тушенки, краюху хлеба с парой заварочных пакетиков чая, положив сверху тент на случай дождя и набрав в бутылочки чистой водицы, — приготовления были практически завершены. Смена батареек в навигаторе, рюкзачки на плечи, малый щуп на пояс, большой в руку, звонок на прицеп – всё, готовы.

— Всем удачи, будем к ужину, — говорю присутствующим и слышу в ответ:

— И вам удачи, возвращайтесь не одни.

— Дай Бог, дай Бог. Отвечаю, и мы выходим.

Наблюдал ли, кто ни будь за поисками со стороны? Обращали ли вы внимание, как они вообще ходят в поиске? Забавные временами эти наблюдения. Как-то я даже поспорил со Светланой, за сколько минут пройдет до нас поисковик, идущий в нашу сторону, расстояние в двадцать пять метров. Я сразу тогда сказал: «Минут тридцать, не меньше». Светлана высказала сомнения, отпустив минут пять — семь. Не знаю за ваши предположения, но тот поисковик до нас дошел за тридцать пять минут. Если учитывать такую скорость, то поисковик за десять часов работы в сутки преодолеет расстояние чуть больше пятьсот метров. Всё, конечно, относительно. Но поисковый вирус и шагу не дает поисковику спокойно шагнуть. Руки, как автомат, вонзают щуп в любую замеченную неровность земли, а боязнь пропустить толкает копаться до полного убеждения отсутствия искомого. Большинство поисковиков, предварительно наметив место работы, берут щуп в горизонталь и идут, стараясь не смотреть под ноги до того самого места. Остановился, что-то приметил, вонзил щуп в землю – всё, присосался, как говорят. Желания ли, сомнения ли, или ещё что-то, но до места можешь и вовсе в этот день не добраться.

Вот и сейчас мы уже заранее договорились, что до посадок не останавливаемся, а лучше сразу за посадки забежим, и уже оттуда, без спешки в сторону лагеря почапаем.

Несмотря на прекрасный день, с результатами было не ахти. До обеда в трех местах проковырялись с одними неоправданными надеждами, и после обеда, кроме всевозможного ржавья, в руки ничего не попалось. Уже ближе к шести часам зашли в низинку, поросшую осинами и островками невысоких сосен. Вот тут-то он нас и ждал.

Рядом с хорошо просматривающимся, неглубоким раскопом, у осины стоял серенький пакет. Стоял он, как было видно, достаточно долго, так как на него легла прошлогодняя высохшая осока. Оглядев сам пакет и место, я осторожно опрокинул его, высыпав на расстеленный кусок клеенки, изучил содержимое. В пакете находились останки бойца и ременная застежка от солдатского ремня. Сам пакет был порван в нижней части, разрыв горизонтальный, что произошло, вероятнее всего, от замерзшей зимой воды, которая натекла в него от дождя по осени. По большому количеству мелких останков было понятно, что работа по подъему велась аккуратно и рачительно, до последнего, как говорят поисковики. Мы, скинув рюкзаки, изучили раскоп, он был чист. В заполненном водой прямоугольнике примерно полтора на два метра кроме опавшей по осени листвы не было ничего. Рядом с пакетом лежала крышечка от немецкой хлорницы, и чуть поодаль, кучкой, части ботинок советского образца.

Я, вооружившись звонком, без особых надежд решил проверить раскоп на предмет металла. В самом раскопе, как я и предполагал, была абсолютная тишина, на что заранее указывал сам старательно проделанный объем работ. По краю раскопа по отвалу — полтора десятка гильз как советского, так и немецкого образца. Скорее для полного самоуспокоения, чем с надеждой что-то обнаружить, решил совершить полный круг по отвалу. И вдруг в дальнем углу звонок разразился высоким звуком. Цветмет, понял я, и полез совком под катушку. Столкнув навал от раскопа, в котором промелькнули гильзы, и углубившись немного меньше чем на полсовка, я извлек ручку от ложки. Ополоснув её в луже раскопа, я увидел начертания букв, по спине промчались мурашки. Неужели имя? Но радость моя была преждевременна. На плоской ручке уставной ложки просматривались всего три буковки, по которым никак невозможно сделать уверенный вывод. Первая была большая «С», за которой шли уже маленькие «ан». Была и ещё явная царапина не то, начальный крючочек от буквы «ш», не то недописанный «Ь». В голову почему-то сразу пришло имя «Санька» на полное написание которого, просто не хватило места. В тридцати сантиметрах от моей находки под откинутым мной навалом, так же на самом краю раскопа, из дерна торчал каблук ботинка. Останков не было, они уже были извлечены, но по расстоянию ложки и ботинка можно было предположить, что сама ложка была в обмотке бойца. Почему только её часть? Ответа на этот вопрос нет, а вот почему в свое время её не нашли вполне понятно. Поспешили гильзы на край скидывать, вот и подумали, что металлоискатель, который наверняка был, срабатывает на гильзы, а не на что-то иное. Частая ошибка при подъемах, на себе как говорится проверено.

Я присел на поваленный рядом ствол дерева, закурил, и пока Света прощупывала пространство около раскопа, попытался понять как такое возможно. Бросить останки у раскопа для поисковика, это с роди преступлению, для чего тогда вообще их искать и собирать? Забыть? – это как? Обо что надо балдой треснуться? и с какой силой? чтоб из неё всё, напрочь, вылетело? Ерунда – по любому вернулись бы. То, что это не «черные», так именуются гоняющиеся за немецким хабором, за тем, что можно продать, видно не вооруженным взглядом. Эти в лучшем случае в кучу скидывают, да и работают они по окопам и блиндажам, а что бы верхового, да с таким усердием, ни разу не встречал. Нет, это точно не они. Что же должно было произойти, что бы собрать и бросить? Останки крепкие, вон какие светлые… И вдруг, я сам, не понимая почему, вспомнил давний разговор – спор, на тему цвета костей. Да ерунда, тут же сказал сам себе. Хотя, размышляю дальше, и крышка от немецкой хлорницы валяется, и цвет останков достаточно светлый. А как же советские ботинки? Они тут же, с этого подъема, и пряжка явно советская среди останков. Ерунда какая-то, нет объяснений, но факт перед глазами.

Света подошла и присела рядом. Мы вспомнили последние вахты, вспомнили ребят школьного возраста работающих в этих местах, мы тогда их стороной специально обошли. Видели и обошли, мешать не хотели, по всему видно было, что зацеп есть и работа кипит. И отряд вроде нам знаком, не новички, чтоб вот так вот. Может между вахтами кто?

— А вот каково солдатику, когда с ним так вот? Сказал я вслух, больше для себя самого.

— Не говори, с грустью согласилась Света. – И ведь не понятно для чего копали.

— Эх Санька, Санька, сверх меры довелось тебе повидать, сказал я вертя в руках часть ложки, как же ты не смог ложку эту им подсунуть?

Легко, наверное, сейчас говоришь ты мне, рассуждать. Это верно, рассуждать, да выводы делать мы мастера и я закурил ещё одну сигарету.

***

Сработка металлоискателя на метал, подкоп дерна, обнаружение останков и вот уже третий час четверо ребят снимая дерн, извлекают останки солдата. Работа кипит сразу в нескольких местах, старшие – опытные находят, а юные подымают, извлекают, выкладывают останки на клеёнку у раскопа, время от времени бегая за советами к старшим. Старшие, шерстя округу, во время перекуров обходят раскопы, помогая и словом и делом.

Он взял в руки, успевшую подсохнуть на воздухе, берцовую кость, покрутил рассматривая со всех сторон, затем плюнув на неё, стал перчаткой растирать смоченную слюной часть.

— Немец, подытожил он свои действия.

Саньку в то же мгновение как током шарахнуло.

— Как немец? Кто немец? Да ты в своем уме? Там что? на мне написано что ли?

— А почему вы так думаете? Задала вопрос смуглая девчонка перебирающая землю.

— А вот вы на цвет сами гляньте. Видите светлая какая, даже в желтизну отдает.

— И что с того? Смуглянка с напряжением глядела на старшего и более опытного поисковика.

— А то, принялся с неким достоинством разъяснять опытный, немцев кормили хорошо, в рационе даже витамины были, а медики и рыбьим жиром солдат потчевали.

— И что? разразилась снова вопросом девчушка.

— А анатомию вам в школе для кого преподают? И не дождавшись ответа, продолжил разъяснение:

— Именно рацион питания отражается на костной структуре человека, на скелете, костях короче.

Все присутствующие с интересом слушали лекцию по анатомии, поглощая новую для себя информацию.

— В окружении, продолжил лектор, советскому солдату туго пришлось. Временами из еды, только сухарная крошка перепадала им в этих местах. Вода болотная, отсутствие нормальных условий, всё это, безусловно, сказывалось негативно на организме. Главное это нехватка кальция. А что если кальция не хватает? Задал очередной вопрос лектор, и снова не дождавшись ответа, принялся сам на него отвечать: — нехватка кальция особенно сказывается на костях. Хрупкие они становятся, а главное в цвете меняются. Серые они, а не белые и уж точно не в желтый оттенок. Вот и выходит, что подымая тут останки, с таким цветом, вы, скорее всего, копаете немца, да и хлорница немецкая при нем указывает именно на это. У наших солдат сами знаете, хлорницы стеклянными были.

— Да как? Как такое тебе в голову придти могло? не выдержав сорвался с места Санька. Да, да какой же я тебе немец? Ты каких таких книг начитался? Профессор ты хренов, ты вон на ботинки, на ботинки мои глянь. Ты где это немца в нашем рванье видел? А пряжечка железная на поясе? Ты, ты с таким опытом, ведь знаешь что у немцев они алюминиевые. Да где ты тут немца увидел, оглянись по всей округе наши солдатики лежат. Глянь, глянь, и с лева, и справа таблички на деревьях советских ребят. Где? ну где ты немца узрел? Они своих после боя всех вывезли.

От возмущений и захлестнувшей сознание нервной не справедливости, Санька забыв, что его не только не видят, но и не слышат, размахивая руками и бегая по раскопу кричал изо всех сил, надеясь хоть как то повлиять на услышанную глупость.

— Да знаешь ли ты, медик хренов, за какой срок кости кальций этот теряют? Да ты в воронку глянь, какого цвета кости там? Как смоль черные от многолетнего пребывания в воде. И не только наши, но фрицев такие же. Это что? не люди что ли? Инопланетяне там, по-твоему, что ли? Да и с чего ты взял, что я в окружении полгода находился, мы вообще по атаке сюда прорвались, мы и на фронт то за три недели до дня своей гибели попали, с курсов прямо. Кости, видите ли, ему мои не понравились. Хлорница немецкая ему доказательством служит. А то, что окромя её, больше ничего нет, не доказательство? По-твоему немцы тут с одной хлорницей в руке, нагишом, да в советских ботинках воевали?

Толи от ретивого поведения Саньки, толи от не убедительности докладчика, чернявая девчушка, будь то слыша Санькины возражения, задала встречный вопрос.

— А ботинки? Ботинки то наши, не немецкие.

— Наши, наши, кричал обрадованный поддержкой Санька, мои ботиночки, мои

— И что? Ботинки наши, доказательства это не требует. Да только оглянитесь по сторонам, вон этих ботинок по округе сколь накидано, и не сосчитать. В одном, останков вовсе не было, а в другом сами глядите подпяточник какого цвета – темный.

— Да, в ботинках всегда останки темнее, сыро в ботинке, как в воронке сыро и кожа красит. Ну как тебе дурню объяснить это? Кричал Санька.

— Выходит эти ботинки не этого солдата, вот вся картинка.

— Как это выходит? Что выходит? Дебил ты выходит, как есть дебил . Ботинок у самой берцы, а ты – от другого. От какого другого? Не унимался в попытке разъяснений Санька. Ну где? Где этот другой? Без ног ушел что ли?

Ребята еще раз осмотрели разложенные по клеёнки останки и чернявая девчушка начала их укладывать в пакет.

— Слава богу, с облегчением сказал сам себе Санька, хоть одна нормальная и он присев рядом, наблюдал как останки погружались в пакет.

— Заканчивайте тут. Давайте помогите у березы, сказал опытный, и показал рукой на троих копающихся на раскопе под березкой в пятнадцати метрах. Там солдатик с личкой, может и медальон удастся найти.

Через несколько минут все Санькины останки были уложены в пакет, который смуглая девчонка приставила к рядом растущей осине. Ребята отправились помогать к указанной старшим березке, а Санька присел рядом с пакетом в ожидании так долго ожидаемых им событий.

Прошло три часа и все присутствующие поисковики стали собираться в лагерь. Мыли в ближней воронке лопаты, совки, отмывали от грязи сапоги и полоскали перчатки. Санька всё это время сидел у пакета и мысленно прощался с этим ставшим за эти десятилетия родным и осточертевшим местом. Он помнил его с самого первого дня своего появления здесь, помнил, как укрывал снег и сковывали болотную жижу зимние морозы, как проросли и выросли эти леса на когда-то чистом поле. Вспоминал первые появления поисковиков, которые сразу находили и подымали погибших сослуживцев. Помнил свою первичную боязнь выдать себя, а уже потом ежегодную досаду, что в очередной раз прошли мимо, беспомощность подсказать, бессилие повлиять на происходящее. Вспоминал свои мечтания, как оно произойдет с ним, и вот все свершилось, его нашли, подняли. Осталось совсем чуть-чуть, сейчас подойдут, возьмут пакет и он, Санька который как-то глупо погибший от фашистской автоматной очереди, пойдет вместе с живыми в свой последний путь. Последний путь своей неприкаянности, заброшенности, никчемности.

— Ну, все собрались? Этот вопрос, долетевший до Саньки из-за воронки, заставил его подняться и задуматься над тем, что же происходит. Поисковики собрав вещи неторопливо покидали место работ.

— Эй? Эй? А я? Я тут, тут я. Закричал Санька в надежде на то, что сейчас кто-то вернется и заберет его. Но никто не собирался возвращаться.

— Ребята. Забыли. Меня забыли, кричал он, подбегая к поисковикам.

— Пакет, пакет с останками не взяли, будь-то услышав Саньку, вдруг вспомнила девчушка, и повернувшись сделала несколько шагов назад.

— Да ты куда? Остановил её вопросом кудрявый паренек, объяснили же – немец. Ты его что, как нашего в штаб сдашь? Может, его с почестями еще хоронить будем?

— А если не немец, если наш это солдат? ответила вопросом на вопрос девчушка.

— Да ясно же сказали – немец. «Вражина» одним словом, что тут не понятного.

Девчушка посмотрела на место раскопа где у осины стоял оставленный пакет, и покачав головой повернулась в сторону лагеря.

Санька кричал изо всех сил, на что только было возможно в его ситуации, он забегал вперёд уходящих людей, выставлял вперед руки и стараясь упереться в грудь, затормозить, приостановить, вернуть их назад, но сам проваливался сквозь человеческие тела, а они не замечая ничего проходили сквозь его самого. Санька снова забегал вперед, разводил руки во всю их ширь, преграждая дорогу, но безысходность повторялась.

— Остановитесь. Остановитесь. Возьмите меня, ведь и осталось-то от меня совсем ничего, да меня кабаны разгрызут, медведь обгложет. Да для чего вы вообще меня доставали? Зачем в пакет укладывали? я, я, я так долго вас ждал…

Обессиленный он присел на поваленную сосну, качаясь всем своим существом от безысходности, продолжая говорить сам с собой:

— Я так верил, я так надеялся, я столько о вас слыхал… А вы? Как же это так?

***

Шел двенадцатый день вахты, все отряды которые собирались приехать давно прибыли и работали, и если бы были те, кто собирался навестить это место и забрать пакет, давно бы это сделали. Пакет простоял под осиной как минимум год, и оставлять его еще на большее время, было лишено смысла. Да и тот факт, что сам пакет не подвергся распотрошению животными, уже являлось редкостью.

Так устроена природа, частью которой являемся и мы. В лесах ежегодно помирают и погибают тысячи животных, тела которых уничтожают животные, живущие с ними рядом. Оставить останки означает отдать их им на растерзание.

Покурив, и собрав инструмент, я сложил останки в новый пакет. Поверх останков в пакет положил железную ременную пряжку, и ручку от солдатской ложки с выцарапанными на ней буквами «Сан».

— Пойдем Санька, сказал я не громко, пора. Давно пора, ты уж прости нас. Еще Христос сказал:

— Сами не ведают что творят. Прости солдат.

Я передал свой щуп Светлане, в освободившуюся руку взяв пакет с останками, и мы все вместе отправились в лагерь.

Геннадий Арбузов