Баллада о зенитчицах

Хочу приблизить к сердцу этот след…
На батарее были сплошь – девчонки.
А старшей было восемнадцать лет.
Лихая чёлка над прищуром хитрым, бравурное презрение к войне…
В то утро танки вышли прямо к Химкам.
Те самые.С крестами на броне.

И старшая, действительно старея, как от кошмара заслонясь рукой, скомандовала тонко:
— Батарея-а-а!(Ой мамочка!.. Ой родная!..) Огонь! – И – залп!
И тут они заголосили, девчоночки.
Запричитали всласть.
Как будто бы  вся бабья боль России в девчонках этих вдруг отозвалась.
Кружилось небо – снежное, рябое.
Был ветер обжигающе горяч.
Былинный плач висел над полем боя, он был слышней разрывов, этот плач!
Ему – протяжному – земля внимала, остановясь на смертном рубеже.
— Ой, мамочка!..
— Ой, страшно мне!..
— Ой, мама!.. – 
И снова:- Батарея-а-а! – 
И уже пред ними, посреди земного шара, левее безымянного бугра 
горели неправдоподобно жарко четыре чёрных танковых костра.
Раскатывалось эхо над полями, бой медленною кровью истекал…
Зенитчицы кричали и стреляли, размазывая слёзы по щекам.
И падали.
И поднимались снова.
Впервые защищая наяву и честь свою (в буквальном смысле слова!).
И Родину.И маму.И Москву.

Весенние пружинящие ветки.
Торжественность венчального стола.
Не слышанное :«Ты моя – навеки!..»
Несказанное:«Я тебя ждала…»
И губы мужа.И его ладони.Смешное бормотание  во сне.
И то, чтоб закричать  в родильном  доме:
«Ой, мамочка! Ой, мама, страшно мне!!»


И ласточку. И дождик над Арбатом.
И ощущенье  полной тишины…
…Пришло к ним это после. В сорок пятом.
Конечно, к тем,  кто сам пришёл  с войны.