Два Алексея

… Своего друга юности Андрея Ломакина я не видел уже сто лет. А тут вот он – на пороге моего дома, живой-здоровый. Мы с первого класса за одной партой сидели, в футбол гоняли, за девчонками ухаживали, в походы ходили. После школы разметала нас судьба в разные стороны из родного города. Я в военное училище поступил, много лет служил в Погранвойсках. Он в Москву подался, экономический закончил. Обнялись. Жена, как водится, накрыла стол, и начались бесконечные: «А помнишь?», «А как ты?», «Как семья?». Вечер пролетел незаметно и лишь перед самым уходом Андрей вдруг сжал мою руку и спросил:

— Помощь твоя нужна. Очень.

— Андрюш, если денег одолжить, то мимо. Не успел разбогатеть, извини.

— Денег?- друг усмехнулся. – Нет, деньги есть, я же учредитель крупной фирмы. Здесь дело такое, что никакими деньгами не купишь. Короче, сына своего, в честь его прадеда, погибшего под Берлином в 45-м, тоже Максимом назвал. Хороший парень, в моей фирме работает, всё отлично. Но вот внук Алексей… Нет, ты не подумай ничего дурного, тоже вроде нормальный пацан. Но… равнодушный какой-то. Живёт так, как будто всему миру одолжение делает! И ведь ни в чём ему не отказываем. Хочешь гитару – держи, комп навороченный – пожалуйста, мир посмотреть – да не вопрос! Но вот на всё вокруг смотрит как-то с ухмылкой, ничего его за душу не берёт, ни наши праздники, ни будни. Словом, прошу тебя – возьми парня с собой на раскопки, ты же старый поисковик, ещё в Союзе начинал. У тебя ведь Пограничный поисковый отряд! Пусть с твоими ребятами пройдёт Вахту Памяти. Разумеется, без всяких поблажек. У тебя же в отряде его ровесники, студенты. Если и это его не тронет, то всё…

— Хорошо. Через три дня выезжаем. Приводи парня, посмотрим.

На раскопки отправились на рассвете. Мои бойцы с удивлением разглядывали незнакомого симпатичного парня в новенькой камуфляжной форме, с дорогущей гитарой в кожаном чехле, в отличной туристской экипировке. Быстро перезнакомились, сели в автобус и через несколько часов были на месте. Эх, красота-то какая вокруг! Лес, речка, соловьи! А в 42-м здесь проходила линия немецкой обороны и наши прорывали её примерно в этом месте, под градом пуль, снарядов и минных осколков. Десятки, а может, сотни красноармейцев так и остались здесь непогребёнными, без вести пропавшими…

… Пять дней мы вгрызались в эту священную землю лопатами, то под дождём, то под палящим весенним солнцем. А ночью, как часто бывает в конце апреля, палатки покрывались инеем. Лёшка Ломакин работал наравне со всеми, но абсолютно равнодушно и как-то безучастно, будто выполнял некую повинность.

Кроме того, ещё в самый первый вечер, после копа, у костра, наш отрядный гитарист Борька Грачёв играл и пел дорогие для всех нас военные и поисковые песни. Лёшка, как обычно, с ухмылкой послушал, достал свою гитару и … Да, играл он великолепно, профессионально. И пел отлично. Правда, в основном что-то на английском языке, но всё равно здорово. Борька, раскрыв рот, с завистью глядел на летающие по грифу гитары Лёшкины пальцы и, конечно, расстраивался. Ещё Алексей любил подтрунивать над нашей замечательной поварихой Женькой, делая ей вроде бы шутливые замечания по качеству обедов и ужинов. Женька ужасно возмущалась такой бесцеремонностью новичка. Пришлось моим ребятам пару раз всерьёз осадить «шутника» и тот, снова усмехнувшись, отстал.

Но когда, наконец-то, мы начали находить и поднимать останки солдат, кое-что в его поведении всё-таки изменилось. За неделю копа нам удалось поднять шестнадцать бойцов, к сожалению, все были без медальонов. И, конечно, кучу военного железа. Лёшка набил на руках здоровенные мозоли, простудился и как-то незаметно стал серьёзнее. Я заметил, что когда он доставал из глубины окопа или воронки то немногое, что осталось от погибшего солдата, на его лице никогда не было даже подобия той ухмылки, о которой говорил Андрей.

На гитаре он уже не мог играть и всё чаще стал задавать вопросы и спорить с моими ребятами. От «На кой чёрт вам это нужно?», «Да вы просто отмороженные фанатики!», «Зачем тревожить прах давно погибших?», он стал переходить на «Не представляю, как здесь, в таких условиях, могли жить и воевать наши деды», «А круто здесь немцам дали прикурить!», «Слушай, а ведь большинство наших солдат были нашими ровесниками…». Я слушал их споры, рассуждения, выводы и понимал, что у парня в голове всё становится на свои места. Да иначе и быть не могло. Два ППШ с пустыми дисками, кучка РГДешек без «рубашек», три «мосинки» с примкнутыми штыками, два погнутых осколками «дегтяря», штук десять «лимонок», восемь проржавевших касок, разбитая «светка», море «настрела», противогазы, пара противотанковых гранат – всё это не киношное, а «живое» оружие войны само по себе не слабо прочищает мозги. А вот аккуратно разложенные на плащ-палатках, изрешеченные пулями и разбитые взрывами останки наших солдат – это и есть то святое, о чём не надо говорить вслух, а нужно оставить в своём сердце и совести. На всю, как говорится, оставшуюся жизнь. Похоже, Алексей это понял.

Утром, в день отъезда, когда собирали лагерь, передавали сапёрам для уничтожения найденные ВОПы, заполняли необходимые бумаги и готовили для перезахоронения останки поднятых бойцов, вдруг куда-то пропал Лёшка. Вскоре он неожиданно появился необычайно взволнованный, со своей шикарной гитарой и с двумя скромными букетами первых полевых цветов. Все удивлённо замерли. Никогда ещё никто не видел Лёшку ТАКИМ. Протянул гитару Борьке:

— Держи на память. Приходи ко мне домой в субботу, покажу пару классных аккордов. Женька, а этот букет тебе, у тебя же завтра День рождения. И вообще ты классно готовишь.

Все изумлённо молчали.

— А второй букет кому?- спросил кто-то из ребят.

— Я тут такое увидел… Ходил цветы собирать, случайно наткнулся. Идёмте, покажу.

Мы двинулись за Алексеем и по какой-то едва заметной тропинке вышли на поляну, где стоял небольшой памятник со звездой.

— Вот ему, — сказал Лешка. – Полный тёзка…

Мне показалось, что в его глазах что-то блеснуло. Может, конечно, соринка попала. Однако ветра не было.

Вадим Бухвостов