За всех простых и настоящих

Отпевание только началось и нате вам, дождь. На мемориале два редута, обитых красным сукном гробов, в которые уложили поисковики останки всех солдат, которых удалось найти за год в этом районе.

Странное ощущение на захоронении. Это чувство, появляется в момент обнаружения солдата, когда он, на твой зов откликается, до себя допуская. Ты бережно очищаешь останки от всего лишнего и не видишь кроме их ни чего и ни кого. Только ты и он. И пока подъем не закончен, нет ни времени, ни усталости. Вот и сейчас, таже мелкая дрожь внутри, а перед глазами только эти гробы. Батюшка обходит этот строй, покачивая кадилом, расплывается дымок с запахом лелея, но смотрю я только на гробы. Сколько раз я на захоронении? Сколько раз стоял перед этими последними солдатскими домиками в толпе присутствующих? а в памяти только они, гробы. Никого из тех, кто был рядом, в памяти нет. Отпевание заканчивается, и дождь стал еле заметным, может и совпадение, а может?

Света, моя жена, сегодня в первых рядах присутствующих, у самых гробов, а я в замыкающем круге. Хотел к ней добраться, но неудобно, в такой момент, через плотно стоящих людей, протискиваться. Да и какая разница, я тут, всё вижу.

Вот зачем мне Господь слух даровал? Зачем я в такой момент слышу, что за спиной говорят? Терпение испытывает? Смиренности учит? К внутренней дрожи, добавляется оскобина негодования. А за спиной:

— Ну что? заканчивается там? Может приглашать пора, а то в палатке застоялись, по машинам разбредутся не собрать.

— Да рано ещё, рано. Успеем вымокнуть. Идите «Омар Омарович» я рукой махну, когда приглашать.

Оборачиваюсь и вижу парочку из областной администрации. О начальстве, томящемся пекутся. А вот почему на отпевании начальство не присутствует? Ладно бы иной веры были, я бы понял. Хотя о чем это я? В палатке и салатик, и коньячок припасен, это поисковики все как один головные уборы сняли, дождь ли снег, какая разница, с мужиками настоящими прощаемся. А эти, и впрямь, пусть поодаль гуляют, ох как правильно у тебя Господи все устроено.

Хрен с ними, но щепотка соли на рану ноющую брошена. Мы им, вроде благодарны, должны быть, в их руках и деньги и распоряжения, не подпиши бумажку, всё по-иному будет. А у меня, от этого пренебрежения, язык спасибо не повернется вымолвить. Не от души это у вас господа руководители, не от чистого сердца.

Прошлый год ребята с вахты раньше уезжали, на захоронение не попадали, ничего не поделаешь, работа, так перед уездом у останков в лагере и присядут, и постоят. Мысленно извинения просят, что не получается должным образом до могилки проводить, а тут? На все готовое, и привезли, и увезут. Отметиться прибыли? галочку поставить? фото отчет состряпать? Конечно, каждый из вас господа на своём уровне руку к подготовке этого события приложил, а что поисковики две недели в болотах проработавшие – рук не приложили? Вон ветераны стоят, мокнут, войну пережили, страну восстановили – их участия нет в этом?

Батюшка у гробиков: — Во имя отца и сына и святого духа, крестится. Я тоже крестясь, еле слышно: — Простите их солдатики, простите и не обращайте на их внимания. В душах своих они добрые, любящие. Сами не ведают, в толк ни как, не могут взять, что для вас, мы живущие все едины, все без чинов и регалий, все равны. Иные там меры и статусы другие. А для поисков, руку на сердце кладя, говорю:

— Нет здесь сегодня, вашего статуса выше — солдат в гробах лежащих. Шелуха мы все перед вами, шелуха и пыль.

Нас четверо, один гробик несем. Ручеёк из гробов метров на сто растянулся. По лицам не то капли дождя, не то слезы. Скорбная и тихая процессия. Тихая для поисковиков, из динамиков за оградой льется музыка, гудит толпа, по трассе с ревом проносятся машины, но для нас полная тишина. Мы снова наедине с ними, в последний путь провожаем.

— Это всё ребята, всё что можем, не судите строго, что так поздно, всё что можем.

Мы, еще раз попав на места, где вас нашли, проверим раскопы, не пропустили ли чего. Будем часами долбить по клавиатурам компов, с надежной что-то отыскать, ну хоть что-то, ну хоть о ком-то. Будем, бережно перекладывая, хранить как самое дорогое ваши личные вещи, звездочки, бритвы, кружки, пуговки. Но на сегодня, это всё.

Сколько вас у меня на плече? Пять? Десять? Ощущения, что гроб пуст. Может, вы действительно сейчас помогаете, поддерживая его своими, не видимыми руками.

Могила большая, экскаватором вырыта, широкий деревянный трап в низ. Спускаем гроб с плеч, и сразу ощущаю вес, на плече легче было, нечто и впрямь помогаете? Аккуратно спускаемся и ставим гроб на гроб, вторым рядом, а будет и третий, много вас. Погладив крышку, разворачиваюсь и делаю шаг назад. Черт меня раздери, ощущаю легкость собственного тела, иду по трапу как на лифте, будь то, подталкивает кто-то меня:

— Иди, говоря, иди, здесь только для нас место, ты ещё сделать что-то можешь, иди.

Выхожу бочком пропуская очередную четверку поисковиков с скорбной ношей и иду в хвост горестного ручейка. За последним вижу «черное облако». Одетые в черные плащи, в черных костюмах, под черными зонтами, стоящими близко друг к другу областное начальство с прислугой чем-то напоминают грозовую тучу. А периодические вспышки фотографов, вылавливающих скорбный кадр, создают иллюзию молний.

Ну как без вас? Горсть земли бросить первыми, это конечно вы заслужили. Глаза бы мои не видели этого. Деваться некуда, прижимаюсь к мраморной плите с восстановленными именами, туча с разговорами о дождливой погоде и медлительности процессии проплывает мимо. Спешат господа, дела, заботы, хлопоты о народе головы их одолевают.

Пристраиваюсь в хвост колоны вместе с подходящими поисковиками. Шесть шагов – остановка, снова шесть шагов и снова остановка. Паузы пока поисковики снесут гробик с солдатиками в яму и выйдут. Все молчат, каждый наедине с своими мыслями– вахта закончена.

Подойдя, опускаюсь на колено, зависаю на краю заполненной гробиками ямы. Рукой из под ног беру горсть земли, здесь она песчаная не то что на болоте, здесь мужики посуше будет, и бросаю горсть на крышки ближних. Молитву Батюшка прочитал, а от себя:

— Спасибо мужики Вам. За всё спасибо, спите с миром, больше Вас ни кто уже не побеспокоит. Подымаюсь с колена, надо уступать место, за мной очередь в пятнистых костюмах. Отхожу, а в голове всё слова прощания кружатся. Цепляет что то, ни как не расстанусь, на душе груз, толи вины, толи не доделанного. Много Вас ребята ещё по округе в сырости, ох как много. Остается только одно, терпеть и ждать следующей вахты.

Встретил Свету, ищем наших, на душе несколько легче, но ещё подколачивает. В голове: — в рюкзаке фляжка, доберусь полегчает. Обойдя мемориал, попадаем на стоянку, там же торговые палатки, для сокращения расстояния решаем пройти за ними. После первой же перед нами вырастает здоровяк в штатском и с выставленной вперед рукой:

— Сюда нельзя, обойдите с другой стороны. Я оглядываю округу и понимаю, что мы вышли прямо на шатер для начальства. Из груди взрывная волна ударяет в голову. Гляжу в упор, и стараясь успокоить гнев, мысленно говорю себе: — на работе он, ему приказали, он по-иному не может, а на деле извергаю:

— Простите, спасибо за подсказку, чуть было свиным рылом в калашный ряд не затесались. Разворачиваюсь, вижу, Светлана хихикает, и мне легче, она на меня, взрывного, как таблеточка успокоительная в таких ситуациях действует.

Возвращаемся. В голове ещё одна заноза. Всё чин по чину, под охраной, а вдруг кто позарится? Хотя и это правильно, к чему видеть это изобилие на столах, да за казенный счет, это для избранных, да и избирали вроде как сами. С другой стороны, много – мало, а стоят и яства и охрана. А сколько будет стоить тент укрыть от дождя скарб поисковых отрядов, чтоб он за время захоронения не промок окончательно? Человечка для присмотра, чтоб все смогли на захоронении побывать? Душ организовать, хотя бы для девочек, для них гигиена не пустое слово, сколько? Вот бы командиры удивились. Для них всё это ежевахтный головняк. За детей в прямом смысле головой отвечают, поранился, простудился, грязного домой родителю привез, не каждый раз понимания верх берут.

Ну, ты размечтался, может и чай горячий, по вывозу из леса? И био-туалеты, что поодаль стоят отпереть? Ещё и транспортом обеспечить до вокзала? Тут каких то, двадцать пять километров, вас местные подвозят, когда место есть, а то и на автобусах да попутках добираетесь не плохо. Да и подросткам, запомнится, как по трассе с такой ношей шлепали.

К рюкзакам попадаем вовремя. Стаканчики на треть наполнены и раздаются вместе с пирожками.

Все на своих местах, солдатиков донесли, похоронили. Подростки за столом у торговой палатки, в баню их нынче не ведем, вчера в лесу, кое-как, но помылись. Плюсом, немного грошей сэкономили, чуток подкинули, вон с какой радостью шашлык лопают, хоть с четырех шампуров по паре кусочков на брата, но им в радость, и нам приятно, на хлеб нажимают, удовольствие растягивают. Начальство в своем шатре за свои результаты закусывают, ну а мы по давней уже традиции за кусточками, неподалеку:

— Ну ребята, давайте за солдатиков! за поисковиков, за встречу на летней вахте, — Ну, дрогнули.

Дрогнули, выдохнул, откусил от пирожка, хорошо! Хорошо, а на душе грусть – вахта закончилась, и спина уже вроде не ноет. Смотрю на всех присутствующих и всем нутром ощущаю, как люблю я вас «черти» костровищем воняющие, тоскливо без вас будет мне, успокаивает, что до летней вахты совсем ничего. Больной, вахта только закончилась, а в голове уже следующая, как есть больной.

Пропустить бы это, что каждый раз повторяется. Через полчаса, на дорожку, как говорят, накатим, уже совсем с другими чувствами. Прощальное рукопожатие с мужским похлопыванием по плечу, но главное это тот взгляд, глаза в глаза. Я с этими глазами друзей ещё дня два не расстанусь. В них всё, всё и сразу, не описать. Они во мне до следующей встречи будут, как зов, как призыв, как поддержка. А дальше автобус, набитый под завязку, спасибо подвозят по братски. Снова буду пялиться в окно, за которым будут мелькать эти военные, не отпускающие душу места. Мост через Волхов, чуть ли не посередине реки остров. А мне вновь будут мерещиться солдаты, бегущие по льду под шквальным огнем, с занятого врагом, крутого берега. Снова придавит душу увиденная из окна воронка. В очередной раз захочется крикнуть:

— Стоять, я здесь выйду, на часок, максимум два, но выйду, у меня всё при себе. С неведомой влагой на глазах провожу её, взглядом, а вон еще, и еще одна, а ты проезжаешь мимо. Больной и лекарства от этого нет. Вокзал, томительное ожидание поезда, с единственной мыслью — поскорей бы уж. Из всей вокзальной толчеи невольно выхватываешь каждого кто в пятнистой форме, напрягаешь зрение, не знакомый ли. Посадка, вагон, и снова впиваешься глазами в проплывающие окрестности. Прощаешься.

В памяти всплывает паренек, у ларька с чебуреками, запах на всю округу, только слюни успевай глотать. Меня он не видел, да мы все какое-то время, по окончании вахты, ничего, и ни кого не видим, не вернулись еще. Так вот он из всех карманов мелочь достал, сосчитал, и с грустью взглянув на ларек, через пять секунд, махнув рукой, изрек:

— Да провались всё пропадом, все одно спать буду, Два чебурека, и протянул горсть мелочи в оконце.

Говорил сам себе, но слышно было по всей округе. Вахта окончена, вокзал, впереди пятнадцать часов в вагоне, хорошо если плацкарт, а то и общий бывает, но два горячих пирожка с мясом после трёх недель на болотах – стоят чтоб без чая в вагоне и мороженного на станции. Больные.

Но не чего я не пропущу, да и не смогу, чтоб, не попрощавшись расстаться, пусть даже ненадолго. Вот они рядом, надежные, простые и настоящие. Улыбки на лицах сегодня искусственные, в глазах грусть не прикрытая – вахте конец. Простые и настоящие, как и те, которых только что проводили в последний путь.

Гляжу на восток в небесную высь, и мне видится строй уходящих солдат, да – да, вон те мелкие расплывающиеся облачка вереницей. Я верю, что мы обязательно встретимся. Не здесь конечно, там, но обязательно встретимся, и обязательно выпьем — за всех простых и настоящих.

Геннадий Арбузов