Сон

Едем на машине по Ленинградской земле. Возвращаемся с Вахты Памяти. Мой напарник Юра ведёт авто, а я – пассажир-турист. За окном – затянувшаяся весна… Серое тяжёлое небо время от времени сбрасывает с себя холодный дождь и сеет снежную крупу. Лес невзрачный, тусклый, по обочинам – прошлогодняя пожухлая трава, а в низинах местами лежит снег.

Я вспоминаю прошедшие в лесу две недели экспедиции в составе Пинежского поискового отряда «Факел».

Погода выдалась в этом году холодная, редкие дни обходились без дождя и снега.

Некомфортно, но мы работали с желанием, находя и собирая останки пропавших без вести солдат. Жаль, что медальон, который я нашёл, оказался пуст. Не любили солдаты заполнять эту узенькую полоску бумаги – примета нехорошая.

На память пришло вчерашнее захоронение на «Синявинском мемориале». Наш отряд нашёл и поднял останки пяти бойцов...

В машине тепло, тихо играет музыка.

Я задремал… И вижу, что иду в родовую деревню по дороге между цветущим лугом и полем, на котором колосится рожь. Любуюсь простором, слушаю птиц. Редко, очень редко можно услышать на севере такое многоголосие пернатых.

Вдалеке голубеет полоска озера, за которым виднеются берёзы. Они, одетые в зелёные сарафаны, словно девицы на прогулке.

А почему раньше не видел этой красоты?

Вон у околицы уже хорошо видна высокая, одинокая берёза. Для нас, пацанов, она являлась символом нашей деревни Захарино.

За берёзой в один ряд стоят деревенские избы, фасадами – в колхозное поле, за которым находятся магазея и коровники – откуда доносится мычание коров.

Ещё издали вижу возле бабушкиного дома два вкопанных, свежее отёсанных столба: «Видно, дядька сделал новые ворота во двор. О, да он и наличники покрасил!»

Я вхожу в деревню – вот и избы одна к одной. Здесь жила тётка Серафима – солдатская вдова. Муж её Влас, брат моего деда, пропал без вести на войне где-то под Старой Руссой.

А вот дом Марии Лысцовой. У неё три сына ушли на фронт и пропали без вести, и пенсия за них ей не полагалась. И когда она по лотерее выиграла двадцать пять тысяч рублей, вся деревня искренне радовалась вместе с ней.

А вот дом Катеньки Сухановой – у неё муж погиб где-то под Смоленском. Что ни дом в деревне, то без мужика – выкосила война. Правда, двоих помню.

Дядя Проня, в деревне его звали Пронюшка, на перевозе через реку Ватса подрабатывал. На войне не был, хотя моложе моего деда. Другой – Толя Оськин, инвалид, изуродованный войной человек… Сын его Кешка, ровесник мой, показывал нам, ребятам, награды отца: медаль «За Отвагу» и орден Славы.

Вдруг впереди я вижу бабушку Марию Ивановну. Высокая, немного сутулая, она стояла у своего дома.

В выцветшей фуфайке, в длинной серой юбке, голова повязана коричневым платком.

«Откуда бабушка знает, что я приду?»

Я машу ей рукой, но она не ответила на моё приветствие.

«А может, деда с фронта встречает?.. Тьфу! Чего это я? Ведь война давно закончилась, и дед вернулся. Раненый, больной, недолго, правда, и пожил после войны».

«Ладно, хоть косточки домой принёс», – говаривала бабушка.

Я ускорил шаг, но когда подошёл ближе, то увидел не знакомую мне старушку.

« Не наша», – мелькнула мысль, и какое-то беспокойство овладело мной.

Ноги стали как ватные, и я с трудом их переставлял, пытаясь идти вперёд и не спуская глаз с незнакомки. Ноги совсем перестали слушаться, и я встал.

Старушка окинула меня взглядом, и мне показалось, что улыбнулась, а затем спросила: – Ты, милок, к кому путь держишь, чей будешь?

Я, несколько растерявшись, ответил: – К бабушке, Марии Ивановне Лахтионовой. – Что ты голубчик, Мария Ивановна давно померла. Неужто забыл?

«А ведь и, правда: бабушки в живых нет. И чего я иду в деревню, и кто эта бабка?»

Бабуля, словно угадав мои мысли, сказала: – Ярославская я, из деревни Верхнее Огорёво, Прасковья Андреевна Соколова. Мишко, муж мой, на войне пропал без вести. Как ушёл, с тех пор и не видела и где косточки сложил, не знала. Всю жизнь прождала муженька. Молилась, просила, чтобы дал о себе весточку какую-то.

Я стоял напротив незнакомой старушки и слушал её. Беспокойство немного отступило, и она уже не казалась такой чужой. Время от времени мне чудилось, что это бабушка Мария: и голос очень похож, и одежда бабушкина. Вон даже заплатка на левом рукаве фуфайки, как у неё.

– И вот на днях принесли мне поздравительную открытку с днём Победы и письмо, – продолжала незнакомка. – Вскрыла я конверт, а там сообщение, что поисковики нашли косточки моего Михаила Алексеевича и похоронили на кладбище «Синявинские высоты», под Ленинградом. Кажется, за свою жизнь уж все слёзы по нему выплакала, а тут как полились… Будто век не ревела. В эту же ночь увидела Мишко во сне. Явился, словно живой, в наш деревенский дом. Зашёл в избу, прошёл к столу и сел на своё место у окна. Слова не говорит, молчит, на меня смотрит. Страшно что-то мне стало, и я как бы онемела, да и неловко сделалось. Вон он, какой молодой, а я старая. Не знаю, сколько мы молчали, но Мишко заговорил первый: – Здравствуй, Прасковья, вот я и пришёл. Устала, поди, ждать? А я и сказать ничего не могу, молчу. – Прасковьюшка, вот и я дождался, своих встретил. В лесу лежал, в болотине, в «Квадрате 34 00». Молоденький паренёк нашёл меня, а поднимали вдвоём с мужиком в годах. Он чуть помолчал и продолжил: – Два дня собирали косточки. Все, что не истлели, собрали и схоронили, слава Богу. Снаряд в окоп попал, меня и комсорга-лейтенанта, что недалеко стоял, раздёрнуло взрывом, а рядом ещё двоих убило и лошадь.

Прасковья Андреевна посмотрела по сторонам, потом на небо…

Я тоже невольно задрал вверх голову и увидел летающего жаворонка. Он набрал высоту, а затем, сложив крылья, спикировал вниз и в это время пел свою завораживающую песню.

«Подружку завлекает», – подумал я. – Видишь, Мишко летает птицей, смотрит на нас, – вдруг сказала бабка.– А ведь мне, как поговорила с Мишенькой, так легко-легко стало, а то всю жизнь будто тяжёлую котомку за плечами таскала. А ещё он мне сказал, что эти же поисковики комсорга нашли и медальон при нём.

– Матушка, а как же вы здесь, в деревне, оказались? – спросил я. – А Мишко мне сказал, что здесь могу тебя встретить. Ты ведь поднимал его косточки? – Да, её рассказ напоминает мне работу нашего отряда. Мы копали в этом квадрате недалеко от деревни Гайтолово. Два дня собирали солдатика, и недалеко, в воронке под берёзой, я нашёл останки бойца с медальоном, треугольник геометрический и затвор от винтовки. Рядом ребята откопали кости лошади вперемешку с человеческими костями.

Мне снова стало не по себе, и я даже решил, что надо быстрей уходить от этой бабки, но ноги опять стали непослушными. Вдруг услышал свист летящей мины. – Ложись! – крикнул я и толкнул руками бабку, но она как будто растворилась, а я полетел куда-то вниз.

Открыл глаза.

Тело от неудобной позы затекло, правая рука онемела. Ничего не соображая, я завертел головой.

Юра посмотрел на меня и спросил: – Ты чего, Евгений, руками машешь, приснилось что?

Из приёмника доносилась визжащая музыка, мимо промчался КамАЗ – мы ехали домой.

Евгений Шашурин