Земляки

Машина, петляя по дороге, взлетает на холм, и в туманной дымке, как на ладони, открывается панорама города. Золоченые купола Успенского собора — словно шлемы древних богатырей, стоящих на высоком холме и стерегущих город. На холмах и пригорках пониже — купола храмов и часовен. Они тоже ратники, оберегающие город, и каждый — на своем посту. Все они берегут самое главное наше достояние — душу и веру. Они всегда на посту. Они — это Русь.

Зубчатые стены древней крепости, когда-то опоясывавшей весь город, теперь пунктиром отмечают его древнюю границу. А когда автомобиль ныряет с холма вниз, ты возвращаешься из полета. Ты снова среди людей, домов и машин. На узких старых улочках ты уже видишь каждую церковь и каждую башню как отдельное прекрасное творение человеческого гения. Это моя родина, город Смоленск.

Я люблю смотреть на Смоленск с холма Успенского собора ранним летним утром, когда в тишине солнце только начинает золотить купола церквей, робко выглядывая из-за древних крепостных стен. Эти стены хранят следы всех войн последних столетий. Потому что Смоленск — это город-ключ, ключ к сердцу страны.

Все эти войны, все завоеватели приходили на мою родную землю с запада. Странно? Наоборот, закономерно. Орды завоевателей прокатывались через мой город сначала в одну строну, к сердцу страны, а потом обратно — к домам этих людей, пришедших жечь, убивать и грабить мой город и мою страну. И каждый раз сюда возвращались назад наши солдаты — после того, как освободили от нечисти и свою, и чужую землю. И милостиво подарили жизнь семьям врага. Но каждый раз приходило время, и там, на Западе, и побежденные, и освобожденные забывали о цене, заплаченной русскими. И опять, собрав орду и забыв свои распри, возвращались к моему городу, чтобы поработить и его, и всю мою Родину. И опять у стен города оставались навечно его защитники.

Сейчас со мной едут двое из них. Они едут к себе домой. Я не знаю, видел ли в тяжелые дни отступления сорок первого года мой город красноармеец Сайфитдин Хуснутдинович Хусаинов из далекой Башкирии. Шел ли он в усталом, качающемся в такт солдатским шагам строю, через разрушенный бомбами, горящий и днем, и ночью Смоленск — мимо растерзанных тел женщин и детей из колонн беженцев? Мимо выгоревших улиц и церквей с сорванными взрывами бомб куполами? Может, он был последним шагнувшим на берег Днепра солдатом, и мосты через великую реку были взорваны именно за ним? Может, он шел, и слезы текли по его запыленным щекам, и глядя на пожары, он вспоминал свое далекое село в Башкирии и понимал, что он должен защитить свой дом здесь? Потому что это и есть его дом, его страна...

Щелчок сработавшей защелки примкнутого к винтовке штыка, матовый стальной его блеск. Рывок из траншеи. Как шепот земли — «Впеееерёёёд!». Осыпающийся за спиной бруствер. Топот сотен ног в тишине. Шелест первого снаряда над головой. «Не мой!». Куст разрыва с красной вспышкой корня. И грохот. Грохотом рванул воздух вокруг. Ощерился шершнями жужжащих пуль. Удар! Грудь жжёт, рвёт. Карусель голубого неба над головой, кроны берез и зеленая трава со спешащей куда то божьей коровкой — прямо перед глазами… «А березы, они везде одинаково русские…».

Может, всё было не так. Его нашли у маленького городка Ельня ребята из поискового объединения «Долг». Парни и мужики из Смоленска, Москвы и других городов вынесли солдата на свет. И сейчас я уверен: он видит красивый, живой древний город.

А в феврале тяжелого 1942 года уже в обратный путь, на Запад, гнал врага и шагнул в свою последнюю атаку у деревни Сторино Починковского района Смоленской области парень с далеких берегов великого Байкала, солдат Федор Забалдуев. Шагнул и упал в черную пасть минометной воронки, не выпустив винтовку из рук. Земля — с вонючим химическим запахом немецкой взрывчатки. И вдруг, глубоко в подсознании — свежий запах ветра с Байкала. Сосны! Только терпкий сосновый запах хвои в голове. И боль. Сосны качаются тихо над головой. Такие простые, привычные русские сосны.

Он упал, и на 75 лет занял свой бессменный пост. Только сохранившие память потомки вправе сменить его с этого поста, вернув домой тело солдата и память о нем. Поисковый отряд «Честь и Долг» из города Почи; нок подарил герою Дорогу Домой, сменив его с поста. «Домой, домой…» — шуршат колеса по асфальту, и исчезает в тумане родной любимый город.

В сотнях километрах отсюда, на подступах к другому прекрасному городу, Ленинграду, 74 года назад сражался расчет сержанта Магомеда Казбековича Казбекова, кавалера медали «За оборону Ленинграда». Ярко-красное заходящее солнце играло на истертых до серебряного блеска замках орудий, всхрапывали худые усталые кони, исклеванный снарядами лес был наполнен звоном и лязгом оружия. К ночи на передовую уходили подкрепления. Днем всё замирало, скрываясь под масксетями от пристального взгляда немецких авиаразведчиков. А ночью — вперед! Туда, где уже два года льется кровь защитников города.

Чернявый стройный красавец-сержант из Дагестана на секунду задержал взгляд на одинокой фигуре под сломанной елью. Хрупкая белокурая девушка в накинутой на плечи большой шинели огромными серыми глазами смотрела вслед уходящим к передовой колоннам. Их глаза встретились, и он улыбнулся ей. Лихо заломив на затылок пилотку, по-кавказcки игриво подмигнул, как бы говоря: «Не грусти, сестричка. Прорвемся!». Выпрямившись, шутливо отдав честь. Промаршировал мимо — вперед, в Бессмертие.

Его вместе с расчетом орудия сменили с поста у озера Барское ленинградские поисковики из отряда «Ропша». Сменили, и началась для солдата его Дорога домой. А дома, в Махачкале, на центральном кладбище его встречали всей республикой.

Той девушкой под сломанной сосной была моя бабушка, Валентина Павловна Иванова, солдат отдельного тяжелого танкового батальона. Было ли всё именно так? Не знаю. Но могло быть!

Что именно было то последнее, что увидел артиллерист Казбеков после вспышки разрыва? Огромные серые девичьи глаза? Или седые горы Кавказа? Кто знает…

Я знаю одно: все эти люди — мои земляки. Все 27 миллионов погибших на той войне — наши с вами земляки. Они отдали жизни за нашу землю, сами став этой землей. Те, кто сейчас пытаются всем нам — русским, дагестанцам, чеченцам, башкирам, татарам, чувашам —втолковать что-то про национальную исключительность, особенность и неповторимость, пытается лишить нас наших павших земляков. И поэтому пытаются заставить нас предать их. А, значит, предать и самих себя.

Мне они дороги все. Я знаю, они не делили себя на национальности, умирая в тысячах километрах от своих домов за свою общую Родину. И мне легче жить, ощущая за спиной их земляческую поддержку. Мы все — земляки! Потому что живем на одной, политой кровью наших предков, земле. Всюду над нами — наше одинаково синее небо, а рядом — наши белые стройные березы. Наши голубые, черные, зеленые и синие реки и озера. Наши леса и наши поля, горы и сопки, луга и степи. Наши, русские.

Да, русские! Потому что, как бы нас ни делили и как бы мы сами после этого ни кичились, для врага всегда у нас одна национальность — русские!

Сергей Мачинский