Мираж

                Мираж

Далекоза полдень саперный взвод лейтенанта Кулыбина   зашел в разбитую войной деревню. Всего несколько бревенчатых домовосталось на вид не тронутых фашистами. Большая часть была разрушена авиацией, очем свидетельствовали огромные воронки на месте прежних построек, где сейчасгусто рос бурьян, а воронку окружали обгоревшие стволы фруктовых деревьев.Часть домов была сожжена оккупантами при отступлении, в отместку за своепоражение на фронтах войны и отказ граждан эвакуироваться с ними на Запад.Жители из этих разорённых домов ютились в погребах и землянках своих соседей.

Ещёкогда Кулыбин расселял своих саперов, и проходил мимо одного из уцелевших домов, стоявшего чуть в стороне от дороги в тени деревьев пышного сада, то емупоказалась, что в саду стоит красивая девушка в нежно-голубом платье иулыбается ему. А сад буйствовал своей зеленью и яркостью поспевших яблок, которые почему-то никто из   местныхжителей не обрывал. Но он был занят расселением личного состава, обеспечениемвсех продовольствием. Полевая кухня, как и весь стрелковый полк, отставали, и НиколайКулыбин не придал особого значения этой сказочной картине, никак невписывающейся в реальный вид всей разоренной и разрушенной деревни. Врасселении красноармейцев ему помогала местная повитуха бабка Агафья. Её вдеревне уважали и ценили за   врачебныйдар, вот и шли на уговоры двадцатилетнего лейтенанта поделиться чем-нибудь изсъестных запасов для воинов-освободителей. Уже ближе к закату, изрядноизмотанный за день, пыльный и мокрый от пота, Николай присел на порог у Агафьи.Выпив кружку холодной ключевой воды, и тяжело вздохнув, произнес: «Да, всехрасселил и накормил, а сам остался голодным и без ночлега».

«Дачто же ты так серчаешь, сынок? Оставайся у меня! Вон банька стоит пустая, там уменя травки полевые хранятся, чайком напою, быстро усталость снимут».

«Нет»,- подумал Кулыбин: «Больно странная у тебя, бабуля, банька, мало ли какие ты тамтаинства проводишь, нахватаю какой-нибудь гадости на свою шею. И так войнаоставила сиротой, да ещё и ум потеряю, кому потом бредовый нужен буду?» А самскромно ответил: «Да нет, Тимофеевна, я к своим пойду, может, кто по-фронтовомуподвинется на шинели». Встал, и, шатаясь от усталости, пошел к перекошеннойкалитке двора бабки Агафьи.

«Постой, сынок, а как же чай? Вот, возьми на ужин», — и протянула какой-то небольшой свертоки пучок сухой травы вперемешку с несколькими засохшими полевыми цветками.

«Спасибоза все, Тимофеевна. А калитку завтра исправим. Есть у меня хороший плотникТрофимыч. С перового дня войны мосты строит». И с этими словами ушел в другуюсторону деревушки. Как он дошел до дома, где видел красавицу в голубом платье, он не вспомнил за все годы войны. Но все остальное, что произошло с ним в этойдеревне, помнил всю жизнь.

Солнцебыло еще на закате, когда ноги лейтенанта сами принесли его прямо к дому, стоявшему посредине сада. Кругом было чисто и убрано, казалось, что его здесьждали.

«Дом, не тронутый войной» — подумал Николай.

Недалекоот дома, на свежескошенной траве лежали наколотые дрова и несколько сухихвишневых веток. У оврага, в конце двора, стояла бревенчатая банька.

«Нувот, наконец-то я искупаюсь и отдохну по-человечески» — подумал молодойлейтенант. Сняв свой скромный скарб, состоящий из выцветшей плащ-палатки, полупустого вещмешка, портупеи с кобурой и полевой сумкой, рядом поставил трофейныйавтомат, и, сняв сапоги, по скошенной траве пошел к бане.

Недоходя до бани несколько шагов, почувствовал, что кто-то за ним следит. Войнаего многому научила. Но, обернувшись, он никого не увидел, лишь легкоедуновение ветерка пронеслось от дома к оврагу, слегка касаясь ветвей деревьев икустарников у балки, нежно пригладив поседевшие волосы лейтенанта.

«Чертовщина»,- подумал Кулыбин, — «Видимо я слишком долго общался с Агафьей, весь деньслушал её байки, вот и совсем голову затуманило. Понятно на войне, а тут мирнаядеревня в десятке километров от фронта, кто тут за мной может следить? Чушь!» ИНиколай опять продолжил путь к бане.

Банябыла чистая, как будто её только сегодня вымыли, и в бочке, стоявшей внутри, была налита свежая вода, в которой отражалось небритое лицо Николая.

«Вотчудеса!» — подумал Николай, выходя из бани. Опять легкое дуновение ласковоговетерка прошлось по его волосам, но уже из оврага, в сторону дома.

«Чтоза бред?», — подумал лейтенант, а вслух произнес: «Нет, надо купаться, даложиться спать, еще неизвестно что причудится, а тут может и комполка заявитьсяс приказом», на что ему ответил легкий девичий смех из глубины сада, имелькнула девушка в нежном голубом платье.

«Хозяйка! Вы уж извините, что я так, без спроса прошел в Ваш двор?»

Начто ему ответила тишина, лишь легкий теплый ветер опять скользнул теперь по еголицу, приглаживая взъерошенные волосы.

«Странновсе это!» — промолвил Николай.

Иподумал: «Ладно, на войне бывало и не такое. А может девчонка простозабавляется с ним? Ерунда. Главное, помыться, пока не стемнело».

Доставиз вещмешка фронтовую коптилку, сделанную из зенитной гильзы, набрав немногосухих веток и дров, Кулыбин зашел в баню. Затопил печь, зажёг коптилку и сталраздеваться. Кто-то тихонько потянул дверцу бани, потом еще раз. Чуть позжераздался удаляющийся девичий смех.

«Вотчертовка», — подумал Николай. «Ну ладно, сейчас помоюсь, и посмотрим, как хорошоты умеешь прятаться!»

ПокаНиколай мылся, кто-то несколько раз пытался открыть дверь бани, но поняв, чтокрючок надежно закрыт, бросил эту затею. Когда Николай одевался, на двореначали сгущаться сумерки, но через щели в дверце бани было видно, что возледома кружится в вальсе девушка в нежно-голубом платье.   Голубое платье только подчеркивало стройностьеё фигуры, а русые волосы при каждом её движении головой разлетались веером.

КогдаНиколай вышел из бани, то девушки он не застал. Пройдя к своим вещам, он не заметилникаких изменений, лишь маленький букет   полевых цветов лежал сверху на его планшете, ибольшое ярко-красное яблоко лежало на плащ-палатке.

«Яблокомогло скатиться на плащ, а вот цветы?» — задумался Кулыбин. И невольно в его памятивсплыли воспоминания, прощания на перроне вокзала с мамой и сестренкой Верой.Отец был уже год как на фронте. И только когда он запрыгнул на подножку вагона, то увидел в дверях здания вокзала Настю, с заплаканным лицом, в которую былвлюблен с пятого класса…

Каквсе было давно и недавно. Всего год прошел с того расставания. И сегодня нет вживых его школьных друзей, с кем учился в военном училище, практически всеполегли в боях под Смоленском, а кто позже под Сталинградом. Нет отца, погибеще в 42-м, на донской переправе. Нет, мамы и сестры, погибли от бомбежки. Нети Насти, которую так и не поцеловал ни разу, погибла в партизанском отряде, очем сообщил полгода назад комбат. Вот так все ушли, оставив о себе лишьвоспоминания из далекого счастливого детства и беззаботной юности.

ПокаКулыбин   в раздумьях стоял на пороге дома, совсем стемнело. Тихо скрипнула входная дверь в дом, и как бы приглашая его, вдоме раздался веселый девичий смех. Собрав свои вещи, Николай с зажженнойкоптилкой переступил порог сказочного дома. Там был идеальный порядок. Наполках рядами стояли десятки книг, в зале сохранилось пианино. В углу, у печи, лежали порванные школьные тетради и несколько старых книг. В доме былонесколько комнат. В одной из комнат, очевидно девичьей спальне, стоял шкаф сплатьями, на стенах висели фотографии прежних домочадцев. Среди них несколькофотографий красивой девушки с большими бантами, вплетенными в косы. Тут жестояла заправленная кровать с вышитой накидкой на подушке. Больше в доме никроватей, ни сундуков, ни диванов не было. В зале стояли стол и два стула.Очевидно, остальное пошло на дрова в зимнее время, или растянули местные жителиили оккупанты. Но почему не тронули книги, пианино, спальню?

Домбыл практически весь застеклен, кроме нескольких окон, забитых кусками старойжести.

Кулыбиндостал оставшиеся сухари, развернул Агафьин сверток, в котором оказалсянебольшой кусочек ржавого сала и пучок травы, что бабулька дала ему в качествезаварки, и отправился в поисках чайника или посуды, которая смогла бы заменитьна сегодняшний вечер чайник. Пройдя с горелкой по дому, он нашел старый помятыйкотелок, свой отдал во второй взвод, а   забегавшись, забыл его забрать. Воды в доме не оказалось, пришлось выйтиво двор к бочке с водой, которая стояла у порога дома. Выйдя на порог, Николайуслышал за спиной тихое дыхание человека, потом легкий ветерок пролетел в залдома, откуда послышалась легкая музыка. Николай уже ничему не удивлялся,   и, набрав воды, зашел в дом, с помощью старыхтетрадей разжег печь.

Доставнемецкий клинок, принялся резать сало. Из спальни послышался девичий смех.

«Ну, все, чертовка, теперь я тебя нашел», — произнес вслух Николай и   направился в темную спальню.

«Странно…»- произнес Николай, когда в бликах горелки он не обнаружил в спальне девушки.

Вернувшисьв зал, лейтенант сыпнул жменю бабкиного сбора в закипевшую воду в котелке, потом, вспомнив слова Агафьи, что, мол, уйдет вся усталость, бросил оставшийсяпучок травы в котелок. Во время ужина никто Кулыбина не тревожил, лишь иногдалегкий ветерок поглаживал встопорщившийся после бани поседевший чуб. После«сытного» ужина Николай, походив по комнатам дома, не нашел себе места дляотдыха и решил, что не грех будет выспаться на кровати. Когда еще солдатупредстоит спать на таком «королевском ложе». Усталость или чудо-чай Николаясвалили замертво, лишь только он присел на кровать.

Проснулсяон от нежного прикосновения женской руки, которая гладила ему волосы. Уизголовья стояла девушка в нежно-голубом платье, девушка была такой красоты, что Кулыбин не смог произнести ни слова. Она нежно гладила Николаю голову, потом провела рукой по его измятой гимнастерке, остановив руку на орденеКрасной Звезды. Наклонилась, и, обняв двумя руками его лицо, нежно поцеловала.Дальнейшее Николай   помнил смутно. Нежныеплечи, горячие поцелуи, девичьи руки и стройные ноги, обвитые вокруг егоизраненного тела, горячее женское тело, стоны, нежные поглаживаниямногочисленных шрамов на его молодом разгоряченном теле, как долго этопродолжалось? Горелка давно погасла, но всю ночь спальня была освещенабледно-голубым светом, а в зале кто-то играл на пианино. Наутро — девичий смехи ни одного слова за всю ночь.

УтромКулыбина разбудила бабка Агафья своим стуком в окошко. Проснувшись, Николай, сел на кровати, голова была ясная, он   осмотрелся вокруг в поисках красавицы. Еёнигде не было, а его одежда лежала сложенной на стуле возле кровати, но онотчетливо помнил, что уснул, не успев раздеться. На столе стоял горячий, недопитый с вечера чудо-чай, хотя печь давно перегорела, а рядом лежал вышитыйплаток, с узором, похожим на вышитый узор на накидке подушки девичьей спальни.

Николайвстал, в ногах не чувствовалось усталости, даже какая-то бодрость. «Значит, бабка не обманула. Но куда девалась девушка?» — подумал лейтенант.

Открылдвери Агафье. И она с порога заголосила: «Ой, милый, сынок, куда же ты забрел? Я уже час как стучу, думаю, может что случилось? Я же говорила, чтобы тыостался у меня. Зачем ты пошел в этот проклятый дом?»

  «Почему проклятый?» — спросил Николай.

«Дапотому и проклятый, что   перед оккупациейздесь жили порядочные люди, мать учительствовала в местной, теперь сожженнойшколе. Отец был инвалид, но продолжал работать в бригаде, был депутатомрайсовета, все бедноте помогал, чем мог. А дочка-красавица, училась музыке вМоскве, вышивала такие красивые узоры, одно загляденье, да вот перед оккупациейприехала к своим родителям.

Когдапришли фашисты, местный, обиженный советской властью Трофим, сдал всю семью.Отца повесили, мать сожгли в школе, с несколькими коммунистами и окруженцами.

Здесь, у деревни, несколько дней держали оборону совсем еще молодые ребята сполитруком. Так вот, когда их взяли в плен, к ним на допрос приехал немецкийполковник. У кого-то из пленных была граната, он и кинулся к немецкому офицеруи подорвался с ним, уложив еще несколько фрицев. А местное населениеподкармливало пленных. Вот в отместку разозленная немчура, повесив несколькихжителей, запалила школу. А над нашей красавицей учинили расправу, как надкомсомолкой и дочкой депутата. Несколько дней немцы издевались над девочкой.Она, бедная, кричала на всю деревню, просила пощады, а при этом еще какой-тогад играл на пианино. Не выдержав позора, она повесилась. Немцы долгое время недавали снять тело из петли в назидание местным. Куда делось тело, никто незнает. Просто в очередное утро в петле оказался охранник, один из местныхполицаев, а тело девочки исчезло. Немцы сразу покинули этот дом и даже приотступлении обходили его стороной. А наши, деревенские, вообще стараются ходитьпо соседним улицам, даже мальчишки боятся рвать здесь яблоки. Говорят, чтоздесь по ночам звучит музыка, и она в голубеньком платье танцует. Мается душабедняжки.   А я вот приглядываю за двором, убираю, травку подкашиваю, топлю зимой, чтобы дом не отсырел, да дед Антип мнепомогает, то дров наколет, то водицы принесет. А ты, сынок, не слышал ничеготакого?»

«Данет. Ничего не слышал» — ответил Николай. И тут опять пролетел легкий порывветра, потом словно кто-то погладил нежно по спине и послышался девичий смех.Николай вопросительно посмотрел на Агафью.

-«Что такое, сынок? Тебе плохо, ты так побледнел, что-то случилась?»

«Значит, Агафья не слышит. Значит, все это видится и слышится ему одному. Почему? Неужели девичья душа нашла в нем того, о ком мечтала бедная девушка при жизни? И теперь, увидев своего возлюбленного, она насладилась своей мечтой? Очень всеэто странно и   похоже на бред», — подумалНиколай.

Кулыбинподнялся и со своими размышлениями пошел неуверенным шагом с проклятого двора.Его что-то не пускало и тянуло обратно, весь день он ходил сам не свой. Все прошедшаяночь стояла перед глазами, легкие дуновения ветерка сопровождали его повсюду. Когдаон оставался один, то ощущал теплое дыхание за спиной, казалось, что подгимнастеркой его тело гладят нежные девичьи руки, слышался девичий смех, потомвсе стихало на некоторое время. Он не мог дождаться вечера, чтобы опятьзаночевать в сказочном доме.

Ак вечеру приехал начальник штаба полка с новым распоряжением. На закате днясаперный взвод Кулыбина покидал деревню. Внезапные крики жителей привлекливнимание военных. В районе оврага поднимался столб дыма, и раздавался бабийвой. Николай приказал одному отделению следовать за ним и ринулся с болью всердце в сторону оврага. «Так и есть», — подумал Николай, горел сказочной дом, а он так и не выбрал времени, чтобы проститься. Красноармейцы вместе с местнымижителями принялись тушить пожар, но куда там, дом был деревянный, стояли жаркиедни июля 43 –го. В жарком огне пожара заиграло пианино, а потом музыка резкооборвалась пронзительным звоном, словно лопнула большая струна, послышалсядевичий стон, у многих по спине пробежал озноб. Всё остановилось, люди замерлив оцепенении. Кто-то из красноармейцев крикнул: «Спасаете девушку!» и ринулсябыло с ведром воды в пекло. Но путь ему преградила   бабка Агафья, и сухим голосом ответила: «Неттам никакой девушки, она давно умерла».

Чтотворилось в голове у Кулыбина? Сначала он сам хотел кинуться в огонь и сгоретьтам, но его остановил проблеск разума, что он не спасет несуществующейкрасавицы. Потом он подумал, что все же она жива и прячется в подвале дома, ведь она приходила к нему ночью? Но ему ответил нежный девичий голос: «Спасиботебе».

Догоралопепелище сказочного, и вместе с тем проклятого дома, взвод саперов уходил наЗапад. Кулыбин остановился на пригорке, пропуская вперед последнего прихрамывающегораненого сапера, и оглянулся назад, где в мареве уходящего солнечного июльскогодня была видна обычная, ничем не отличающаяся от многих других освобожденная   деревня. «Мираж», — произнес молодой, сседыми висками лейтенант, и зашагал следом, а девушка в нежно-голубом платьестояла на околице и махала ему вслед вышитым платком, горькие слезы текли по еёщекам, падая, в   жарком июльском воздухеони   превращались в легкий туман, стелющийсяпо дороге уходящего взвода…

01.09.2015 г.       В. Градобоев