Дорога памяти моей

 

Трудно представить, что здесь было сорок лет тому назад. Вроде все на месте. Те же воронки, тот же лес. Только кустов стало побольше, и большие поляны стали лужайками. Но не хватает одного — железа. Когда-то оно торчало отовсюду. Сейчас о тех кровавых днях сорок второго напоминают только воронки. Они, как незаживающие раны на теле живого существа, и время не может их зарубцевать.

Северная дорога. Я иду по ней от шоссе. Сначала это тропа, натоптанная поисковиками и никогда не зарастающая. Но пройдя с километр на запад, она похожа на большую канаву, по которой течет вода в разных направлениях. Это тяжелые тягачи экспедиции «Долина» уже двадцать лет разбивают дорогу, вывозя останки павших солдат. Вахты проходят два раза в год. Сотни людей, которых манят здешние леса, отправляются в поиск. Кто за чем. Кто-то в надежде найти погибшего солдата, кто-то —  за сувенирами военного времени. Для каждого это свое увлечение. Для меня же — дом. Да, дом, в котором я вырос и в котором живу. Пройдя по этим местам, потом ощущаешь, какое-то очищение души. Становится легко, все тяготы мирской жизни уходят куда-то в сторону, и ты остаешься один на один с природой и с самим собой.

Вот и Теремец-Курляндский. Когда-то сплошное поле теперь заросло кустарником. Но в памяти воспроизводятся картины тех для меня уже давних лет, когда с отцом, выходя из Долины смерти, собирали грибы и рвали душистые пионы. Были видны фундаменты домов, и росли яблони. Сейчас все одичало.

панные в ячейках, сделанных в гребне канавы, в воронках, закопанные своими товарищами и просто верховые, похороненные временем и природой. Она как бы сама делает то, что должен был сделать человек много лет тому назад.

 

Многие убитые ушли в безызвестность навсегда.

Болотистая почва растворила их останки, и чудо, если найдется смертный медальон, да еще с хорошо сохранившимся бланком. Сейчас почти не увидишь касок, банок из-под патронов и котелков, а, кажется, прошло и не так много времени. Тогда все это торчало из земли, куда хватало взгляда.

Постояв у недавно поставленного татарскими поисковиками обелиска красноармейцу Сотникову из Красноярского края, двинулся дальше. Опять на этой земле свежие раскопы. Вот один, второй, третий. Через десять, пятнадцать шагов еще один. Кажется, уже вся земля перевернута за двадцать лет существования экспедиции «Долина», но все равно находят солдат и будут находить еще долго.

Под пушистой елью, в стороне от поисковых биваков, развел костер, вскипятил в котелке набранную из воронки воду, заварил чай. Прислонившись спиной к толстому стволу дерева и наслаждаясь ароматным горячим чаем, перенесся в те семидесятые.

лишь доля секунды решала все. Это судьба. А сколько за эти годы находок, встреч и знакомств. Медальоны, документы, просто уникальные вещи, жаль только, все это не ценили в те времена. На глаза наворачиваются слезы. Ведь нет уже тех пацанов, брата, не с кем поделиться успехами и неудачами. Не с кем вспомнить прошлое. Может я жил не правильно, вроде ничего не нажил, что мне дал этот лес? Но есть дети, новые друзья, и есть этот лес, в который я ходил и буду ходить, а если не смогу, то поползу.

 

Перейдя высоковольтную линию, вышел на немецкую траншею. Это уже поздняя линия обороны. Когда завершилась Любанская операция, немцы закрепились здесь и стояли с лета 1942 года до января 1944. Больше здесь боев не было. Наступление Красной армии началось южнее. Отсюда немцы ушли спокойно, уничтожив лишнее имущество, ушли по заранее построенным дорогам на запад. Эта территория многие годы была как бы заповедником. Советская пропаганда дурила людям головы о предателях и сплошных минных полях. Да были и предатели, и минные поля, но не в таком масштабе.

Вот здесь стоял подбитый немецкий танк, кое-где из-под осенней листвы торчат его фрагменты. Отец его подорвал, как и многие другие на металлолом. После войны страна нуждалась в металле. Техники в лесах было много не только здесь, вот ее и вывозили на переплавку. Вот на этом месте в сорок седьмом году подорвался мой дядя, разбирая противотанковую мину. Отцу ни царапины, а его в пыль.

Отцу много раз везло в таких случаях. Все это он относил в рассказах к шестому чувству и к интуиции. Я же к одному слову — судьба. Даже как-то пробовал описывать все странные вещи, которые происходили со мной в лесу и жизни, получился бред сумасшедшего. Кто же поверит здравым умом, что ты видишь через толщу земли или расстояние.

заинтересовывает один из лежащих. Подходишь к нему и сразу находишь медальон. Потом начинаешь смотреть у других: пусто. Это происходило неоднократно.

 

Двигаюсь дальше. За низиной высота. Это сухое место я называю липник. Здесь растет много липы и клена. Место для меня памятное. Рядом с узкоколейкой Второй ударной (ее можно определить только по торчащим кое-где рельсам) лежало очень много убитых. Наших убитых. Оборона немцев, мешавшая нашим войскам, как кость в горле. Вот здесь они и перерезали последний раз коридор. Еще десять минут, и я в сердце Долины смерти.

Два года назад мы с ребятами поставили памятный знак: железобетонную шпалу. В конце шестидесятых отец нашел у Теремца-Курляндского железнодорожную шпалу, в которую были вбиты стреляные гильзы в виде надписи: «Мы победим». Эта шпала долго хранилась в Новгородском музее, но потом пришла в негодность, и ее убрали в запасники. Я долго вынашивал идею установки памятника в Долине и лучшего варианта не нашел. Добившись разрешения от дирекции музея, сфотографировал каждую букву, и в своей мастерской в городе мы сделали ее из бетона, добавив штыки из нержавеющей стали, на их концах приварили три звезды, вырезав в них цифры  52-2-59 в такой последовательности, в какой стояли три армии.

Все это водрузили на железные трубы и, привезя шпалу на место, забетонировали. У подножия холма вмонтировали плиту с четверостишьем отца «Долина смерти».

Получилось впечатляюще. Да и на душе как-то стало лучше. Жалко только поисковики и могут это увидеть и посидеть со своими размышлениями.

Впереди река Полисть. Когда-то маленькая, вытекающая из болота речушка была легко проходимой. Но сейчас это болотина, залитая водой на несколько сот метров в ширину, и перейти ее проблематично. Бобры постарались. Сначала затоплено было только с левой стороны дороги, а теперь везде. Самое сердце Долины оказалось под водой. За прошедшие годы мы много останков выкопали и вывезли. Ведь не считая верховых, лежащих порой в три ряда, огромное количество воронок было забито убитыми, вооружением и снаряжением. И теперь-то, что осталось, уйдет в небытие, и сколько же родных не узнают о судьбе их близкого.

Накинув на плечи лямки рюкзака, пошел на северо-восток. И перейдя через когда-то проходившую здесь узкоколейку Второй ударной, вышел на высокое место, поросшее липами и кленом. Вот они немецкие минометные площадки 82 мм минометов. Еще не сгнили остатки железных ящиков. Кто-то их совсем недавно опять копал. Когда-то их было гораздо больше. Каски, противогазные коробки, карабины и винтовки как наши, так и немецкие торчали кругом. Сейчас это только полугнилые ящики.

Выбрав место посуше, поставил палатку и развел костер. Соорудил стол, вырубив четыре колышка, одев на них ящик. Сразу захотелось что-то найти, чтобы вечером не было скучно. В металлоискателе дисплей показывал одни осколки и стреляные латунные гильзы. На сигнал другого тона я наклонялся и определял с помощью ножа предмет. Цифры указывали на наличие благородного металла. Это были или алюминиевые гильзы ракет, или консервные банки. Вот на кочке под кустом сигнал усилился, показывая разный металл. Руками начал снимать тонкое одеяло прелой листвы. Сразу показался кожаный ремень. Внутри меня сразу что-то изменилось, пропала усталость, появился азарт. Ремень немецкий, его не спутаешь ни с каким другим. Широкий, толстый. Но какая пряжка? Здесь были и просто пехота и СС, попадались Веймеровские и Люфтвафе. Я не торопился выдергивать. Медленно снимая листву, докопал до подсумка, затем второй, дальше штык «чех», ножны узкие, длинные, вот и кольцо ручки, все на месте. От волнения закурил. До пряжки сантиметров пять. Потянул за остатки ремня. Вот и пряжка. «Вот черт, опять «ГОТ МИТ УНС»,- выругался про себя. Везет мне на них — четвертая за сезон. Очень хотелось СС — их в моей коллекции нет. Совсем недавно по нескольку штук находил, раздавал, не жалко было, еще найдем. А как начал собирать, так и перестали попадаться. Но все равно находка значимая в наше время, когда уже осколки мин и снарядов, выкопанные по третьему разу, вывернуты. Собрано все, что можно унести.

У костра, осторожно обстукивая ножны о дерево, вытащил штык. Лезвие вороненое, да и сама рукоять еще с деревянными накладками. Лежал на бугорке, в ножнах только одна трещинка. Прополоскав в воде ремень, посмотрел на пряжку. Местами еще зеленая краска, но орел слегка потерт, видно, немцу пришлось поползать на брюхе. Подсумки были пусты, их я выбросил. Все равно развалятся, когда высохнут. Ремень же аккуратно свернул, завернул в целлофановый пакет и сунул в лужу с водой. Теперь можно и поужинать. Вечер приближался. Быстро сварил суп из пакетов, заправил полубанкой тушенки. Чай заварил с ветками смородины. Она дикая, такой блаженный аромат дает, пьешь и еще хочешь. За ужином не рассиживался. Раз пошел «клев», надо идти.

Опять осколки, в основном выкопанные гильзы, ракеты. Стемнело. Отблеск костра не давал мне сбиться с ориентиров. Но все же надо идти за фонариком. Покурил у костра. Выпил чаю с печеньем. Фонарик на голову, и дальше в темень. Сегодня хоть дождя нет, хотя до этого он лил целыми днями. Повезло. Теперь пошел в другую сторону. Вот валяется полугнилой русский круглый котелок, оттолкнул его ногой. Сигнал, не похожий на осколок. Начал ножом ощупывать грунт. Удар, не похожий на железо. Сунул руку в землю: кость. Даже не ожидал: берцовая, человеческая. И сразу ложка. Она железная, но сохранилась хорошо, даже белое покрытие блеснуло при свете фонаря. Давно я тут не находил убитых. Даже странно, как его обошли. Отложив металлоискатель, я чуть ли не лежа начал раскопки. Останки желтые, даже фаланги пальцев целы. Поясной ремень, в кармане три патрона к винтовке, круглое зеркальце, карандаш. Вот здесь должен быть нагрудной карман, да вот расческа, деньги, мелочь и то, что я так надеялся найти — медальон. Сунув его в карман, докопал останки. Черепа так и не нашел. Несколько зубов и все. Кто-то, видать, давно подобрал, не найдя основного скелета.

У костра просидел еще с час. Так не хотелось видеть хмурое утро. Приятно то, что день не прошел даром. А сидеть, глядя на пляшущие языки пламени, тоже приятно. Но вот я и в теплом спальнике. Как люблю говорить: «Легкое касание, и сразу уснул». Утро не заставило себя долго ждать. Но вылезать из нагретого мешка не хотелось. Пошарив по сторонам, нашел зажигалку и сплюснутую пачку «Беломора». Хорошо я на ней ночь покувыркался: еле нашел не ломаную папиросу. Закурил.

Голова начала наливаться свинцовой болью. Выкинув недокуренную папиросину, вылез из палатки. Время на дисплее телефона показывало десять часов. «Да, лихо я поспал». Костер еще тлел. Подбросив в него сухих веток, сунул длинную порошину от 37 мм снаряда, и костер вспыхнул. Вот и недопитая кружка с крепким чаем. Подогрев на огне, сделал несколько больших глотков, закурил. Боль в голове начала проходить. Остатки сна улетучились, и я снова на ногах. Есть не охота. Сунув пряник в рот, взял лопату и металлоискатель, недолго думая, пошел на северо-восток. Туда, где немецкая оборона делает крутой изгиб и раздваивается. Одна траншея идет к речке, это оборона весна — лето 1942 года, вторая идет на деревню Мостки, это уже 42-44 годы. Здесь высота кончается и переходит в низину. Пройдя по этой границе, вышел к разбитой тридцать четверке. От нее осталось несколько кусков брони, с десяток траков и командирский люк, кем-то приставленный к дереву. Побродив по высоте и низине, ничего интересного не нашел. Вышел к блиндажам. Они уже копанные по нескольку раз. Торчат из-под листвы выкинутые доски и пустые ящики. Осенняя вода уже начала заполнять эти ямы. Но всё же один из них привлек мое внимание.

В углу блиндажа из грунта торчал столб. Значит, не докопан. Воды почти нет. Оставив металлоискатель на бруствере, спрыгнул вниз и принялся лопатой раскидывать землю по сторонам. Надо, конечно, грунт выкидывать из ямы, но что-то лень. Может, там ничего и нет. Видно, что земля немешеная. В глиняной прослойке попались листы картона от коробок вина или от патронных упаковок. Не важно. Прокопав шурф, лопата уткнулась в доски. Пришлось расширить раскоп, чтобы лопатой удобнее было их разбить. После нескольких ударов по дереву доски превратились в щепу, и я, согнувшись, уже руками выкидывал их из раскопа. Внизу глина жидкая, и я запустил туда руку. Пальцы сразу коснулись чего-то гладкого. Уже наученный такими раскопками, когда лень копать нормально, делаешь такие норы, потом или вещь загублена, или руки в крови. Ведь железо порой превращается в острую бритву, и ты в азарте не заметишь, как пальцы будут рассечены до кости. Пришлось раскоп расширять, и землю выкидывать наверх. Руки вскоре заболели, но азарт брал свое.

Почти без перерыва дошел до пола. Воды сантиметров пять. За ведром идти не хочется. Отложив лопату, руками перебирал жидкую глину и откидывал за себя. Вот, в очередной раз с куском глины вытащил железную ложку-вилку. Отложив ее на кусок доски, продолжил раскоп. Вот и это гладкое. Эмалированный советский котелок. Совершенно новый. Обмыв его водой, не увидел ни одной дырочки. Как раз кстати. Держа его за край, принялся выкачивать воду. Она то уходила, то опять прибавлялась. Пришлось пробить половые доски и вычерпывать ее полностью. Есть не так хотелось, как попить чайку, но идти на базу далеко, и я копал дальше.

По сухому полу копать хорошо, все видно. Поднимая очередную половую доску, смотрел и там. Попадались патроны, фантики конфет, обрывки пустых лент. Но вскоре вытащил немецкий штык с эбонитовыми накладками и сразу ножны с кожаным подвесом. Да надо теперь весь пол поднимать, а я уже сзади себя накидал приличную кучу глины, да и здоровья мне не хватит. Буду копать дальше. На полу несколько пачек патронов, немецкий котелок без крышки и опять штык без ножен. В углу, откуда торчал столб, был сделан стол из патронного ящика. Под весом перекрытий и глины ножки подломились, и он наклонился. У стола нашел алюминиевую флягу в чехле, пробка болтается на ремешке, тут же бакелитовый стаканчик, свечка-плошка и алюминиевая ложка-вилка.

Здоровье кончилось. Весь забрызганный глиной, вылез наверх. Глина оказалась и в сапогах. Хотя голенища были и подняты, она все равно умудрилась туда затечь. Оставив все у блиндажа, пошел в лагерь. Надо отдохнуть и пообедать. Потом, может быть, и пол до конца докопаю, уж много мелочи под ним. Как правило, немцы сначала жили, а потом благоустраивались. То вода затекала, то новая часть придет, и, чтобы не вычищать, стелили новый пол.

Пока обедал и собирал вещи, прошло не больше часа. Время 16:30. Успею до темноты поставить палатку на немецкой обороне и сделать кострище, а уж как стемнеет, займусь блиндажом. Уже собравшись надеть рюкзак, услышал писк металлоискателя. Я свистнул, и вскоре ко мне подошли два поисковика. Поздоровались. Я их часто видел в лесу, но как звать, не знаю. У меня фамилии не запоминаются, да и не к чему, меньше будет вопросов у некоторых «товарищей». Посидели у догорающего костра, поговорили о находках. Ребята на той неделе здесь тоже копали и у одной из минометных площадок нашли сразу две пряжки «СС» и медальон. Попрощавшись, я не сказал, куда сейчас иду. Дошел до блиндажа. Начало темнеть, заморосил дождь. Быстро поставив палатку, развел костер, над ним сделал навес из полиэтиленовой пленки. Дров здесь много, кругом сухая черная ольха, она очень хорошо горит, даже мокрая. Когда все было готово, надел легкую куртку, взял ведро и спустился в яму.

Вода опять натекла. Но через десять минут ведром выкачал всю. Выкопал под полом приямок, чтобы дождевая вода стекала туда. Руки и спина стали болеть сильнее, но я не прекращал выкидывать глину. Начал со входа. Почти сразу выкопал коробку лент к «МГ», она тяжелая, по весу чувствовалось, что полная. Когда-то до нее не докопали сантиметров двадцать. Она стояла у стены на последней ступеньке входа. Плохо копать мешаную глину, она сползает с лопаты, и от нее летят брызги. Больше пришлось работать ведром, мешать ее ногами, сталкивая в приямок, а затем черпать ведро и выкидывать за бруствер. Очертив на полу квадрат 2х2, начал поднимать доски. Зеленый свет японского налобного фонарика освещал хорошо. Расстояние от пола до грунта сантиметров 15. Отодраны две доски, прибитые гвоздями к уложенным на грунт бревнам, руками перебирал затекшую под пол глину. Опять патроны, две баночки гуталина, причем целые, фантики от конфет, вот два скаточных ремня. Работать приходилось, стоя на коленях, я не замечал дождя. Он, хоть и несильный, но всё же приямок наполнялся быстро.

Костер начал затухать, вылез из ямы, подбросил очередную порцию дров и только хотел спуститься вниз, как на свет костра вышли опять эти двое. Я спросил, чего они тут забыли. Они ответили, что после моего ухода, нашли убитого, и пока копали, опоздали на электричку, а последний автобус через два часа, вот они и пробираются к дороге.

Я предложил им остаться, в палатке места хватит. Есть одеяло, правда легкое. Пришлось еще поработать. У меня палатка поставлена без подстилки, прямо на землю, я надеялся на свой спальник и одеяло, которое использовал вместо подстилки. Сходили за елью. Нарубили лапника. Приподняв палатку, разложили лапник. Затем я выложил съестное из рюкзака и велел им сварить макароны и чай. Пока они занимались этим, я собрал все найденное и принес к костру. Открыл коробку лент.

Вороненая лента и желтенькие патроны впечатляли. Пока они рассматривали находки и варили ужин, я копал. Но кроме сломанного штыка и патронов, больше ничего не попадалось. Вскоре интерес пропал, и я вылез наверх. В воронке с водой отмылся, поужинали. Ну а дальше понятно. Костер, свежие уши. Я, набрав ведро чистой воды, поставил к огню,  мыл сувениры, при этом рассказывал им об отце, о наших походах и, конечно, о войне. Ребята больше читали книги, ну а мне же больше пришлось видеть это. Я не раз слышал от отца и настоящих ветеранов войны, которые прошли этот ад. Так, за разговорами наступило новое утро.

Александр Орлов