Рассказ о судьбе человека.

Ничего этого я бы не знала, поскольку никогда и ничего дед никому не рассказывал. Вообще запомнила его вечно хмурым, замкнутым человеком. Ни разу в жизни не видела, чтобы он улыбался.

А в 1980 году, когда мне было 12 лет, он приехал к нам в гости 9 мая и они с отцом распили бутылочку водки за праздник. А по телевизору шла какая-то передача, естественно про войну. И показывают женщину, которая рассказывает про то, как она находилась в немецком плену и называет название лагеря. Помню, что название было очень короткое, буквы 4 всего. И дед как услышал это название, так сразу закричал, потом заревел, а потом рассказывать начал. А я в тот момент с ним наедине была, отец вышел куда-то. Я в панике — че делать? дед рыдает, трясется весь...

Потом говорить начал — я и убежать бы готова была, да жалко… Говорил он часа два, может больше. За это время в комнату ни разу никто не зашел. Как потом оказалось, отец услышал — что он рассказывает и никого не пускал, боялся, что перебьют и дед прекратит рассказ. А дед выговорился и сразу уснул, просто мгновенно.

А для меня начался второй шок, потому что отец заставил меня все ему пересказывать. Я (напомню — мне 12 лет) уже отупевшая от такого выслушанного кошмара, ничего не понимаю, зачем пересказывать, ведь он же все слышал? Тоже реву да рассказываю. И только когда повзрослела, я поняла, что отец меня заставил все это пересказать для того, чтобы я сама ничего из рассказанного не забыла.

Дед умер в 1987 году и после этого случая опять ни одного слова про свою судьбу не произнес. Ветераном ВОВ его так и не признали, хотя юбилейные медали все-таки под конец жизни вручали.

Из рассказа деда:

На фронт дед попал прямо с лесоповала. В 41-м названия «штрафная рота» еще не было, а роты такие были. Вот дед в такую и попал с себе подобными.

Дед успел побывать только в одном бою и не сделал ни одного выстрела. В роте (или в взводе, я не разбираюсь) на 7 человек была одна винтовка. Пока один стрелял — остальные ждали своей очереди, когда стреляющего убьют. Дед не дождался, его ранило в голову еще до того, как ему винтовка досталась. Последнее что он помнил, чья-то фраза: «Ну все, Баранову п… ц» И, видимо, деда посчитали мертвым, потому что, когда он очнулся — никого не было, его бросили при отступлении.

Дед поднялся и пошел — куда сам не зная. Лицо кровью залито, кровь засохла, почти ничего не видел. Навстречу два человека — он к ним. А это оказались немцы. Они поржали над дедом (ему 37 лет тогда было, и атлетическим телосложением он никогда не обладал, а гимнастерку ему выдали такую, что она длиной ниже колен была), сорвали с пилотки звездочку и толкнули автоматом в спину, топай, мол. Ну он и топал, пока его не догнала колонна с пленными. Ночью, в сарае, какой то мужик собственной мочой промыл ему рану на голове, а «излишками» гимнастерки перевязал голову. И вот так мой дед, с первого своего боя попал в плен и был в нем до 45 года, пока лагерь не освободили американцы.

До 46 года они держали пленных в лагере, мол, для проверки, даже ток от проволоки не был отключен. Потом до 48 года разбирались наши НКВДешники. Деда спасло то, что бабушка считалась передовой колхозницей ( с 5 детьми) и, когда деда сослали в очередной лагерь, колхоз написал ходатайство о помещении деда на лесоповал ближе к родной деревни. И до 57 года дед ежедневно отмечался в правлении колхоза, как все подобные ему «враги народа»

Марина Морозова (Баранова) внучка человека непризнанного ветераном ВОВ .