Протокольная запись опроса генерал-фельдмаршала В. Кейтеля

17 июня 1945 года

Курорт Мондорф, Люксембург

Кейтель Вильгельм, генерал-фельдмаршал, 62 лет,
начальник Генерального штаба во­оруженных сил Германии

Вопрос: С какого времени Вы занимали пост начальника Генштаба воо­руженных сил Германии?

Ответ: Я являлся начальником Генштаба вооруженных сил Германии с 1935 года и, исполняя эти обязанности, руководил разработкой, организа­цией и проведением операций вооруженных сил страны — сухопутной ар­мией, ВВС и ВМФ.

Вопрос: Являлись ли Вы членом национал-социалистической партии?

Ответ: Согласно существовавшему в немецкой армии правилу, военно­служащие не могут являться членами партии, и я не составлял исключение. Правда, в 1939 г., личным указом Гитлера я был награжден Золотым почет­ным значком НСДАП, однако, эта награждение не имеет отношения к членству в партии. В 1939 года в Германии не были еще восстановлены военные ордена, и поэтому Гитлер, желая наградить меня после захвата Че­хословакии, вручил мне этот значок.

Вопрос: Были ли Вы согласны с политикой национал-социалистической партии?

Ответ: На этот вопрос мне ответить очень трудно. Я не могу сказать, что был согласен со всеми мероприятиями партии, однако, поддерживал ее мероприятия по укреплению и восстановлению вооруженных сил Германии. Я должен заявить, что теперь — по прошествии долгого времени, мне труд­но восстановить в памяти все события, и поэтому я затрудняюсь ответить.

Вопрос: С какого времени Германия начала подготовку к войне против Советского Союза, и какое участие Вы принимали в этой подготовке?

Ответ: Вопрос о возможности войны с Советским Союзом впервые встал с некоторой определенностью к концу 1940 года. В период осень 1940 года — зима 1940—1941 года этот вопрос ставился только в плоскости возможности активных действий германских вооруженных сил на Востоке, с целью пре­дупреждения нападения России на Германию. В этот период никаких кон­кретных мероприятий Генштабом не предпринималось. В период зима 1941 го­да — весна 1941 года война на Востоке считалась почти неизбежной и Ген­штаб начал подготовительные мероприятия и разработку планов войны.

Я не могу сказать, какими политическими планами располагал Гитлер, но в отношении подготовки войны на Востоке я исключительно руководство­вался оценкой с военной точки зрения. Генштаб располагал данными, что с ранней весны 1941 г. Советский Союз приступил к массовому сосредоточе­нию своих сил в приграничных районах, что свидетельство о подготовке СССР, если не к открытию военных действий, то, по крайней мере, к ока­занию открытого военного давления на внешнюю политику Германии.

Первоначально я относился к возможности начала войны на Востоке весьма скептически, о чем может свидетельствовать мой меморандум на имя министра иностранных дел от сентября 1940 года, в котором я считал войну с Советским Союзом маловероятной. Однако в ходе развития собы­тий зимы 1940—1941 годов это мнение подверглось значительным измене­ниям, в первую очередь под влиянием разведывательных данных о сосредо­точении русских войск.

Для нас было очевидно, что аналогичная подготовка ведется Советским Союзом и по дипломатической линии. Я считаю, что решающим событием в этом отношении явился визит Молотова в Берлин и его переговоры с руководителями германского правительства. После этих переговоров я был информирован, что Советский Союз поставил ряд абсолютно невыполни­мых условий по отношению к Румынии, Финляндии и Прибалтике. С этого времени можно считать, что вопрос о войне с СССР был решен. Под этим следует понимать, что для Германии стала ясной угроза нападения Красной Армии.

Эта опасность стала особенно ясной после шагов СССР в Балканской политике. В частности — в отношениях Советского Союза с Югославией мы видели, что Сталин абсолютно недвусмысленно обещает Югославии во­енную поддержку и рассчитывает использовать ее как удобный политиче­ский плацдарм для развертывания дипломатического воздействия, а в случае необходимости — и непосредственных военных действий. Прямым выводом напрашивалась необходимость нейтрализовать эти мероприятия Советского Союза, что и было сделано путем молниеносного удара по Югославии.

Я утверждаю, что все подготовительные мероприятия, проводившиеся нами до весны 1941 года, носили характер оборонительных приготовлений на случай возможного нападения Красной Армии. Таким образом, всю вой­ну на Востоке в известной мере можно назвать превентивной. Конечно, при подготовке этих мероприятий мы решили избрать более эффективный спо­соб, а именно — предупредить нападение Советской России и неожидан­ным ударом разгромить ее вооруженные силы.

К весне 1941 года у меня сложилось определенное мнение, что сильное сосредоточение русских войск и их последующее нападение на Германию может поставить нас в стратегическом и экономическом отношениях в ис­ключительно критическое положение. Особо угрожаемыми являлись две, выдвинутые на Восток, фланговые базы — Восточная Пруссия и Верхняя Силезия. В первые же недели нападение со стороны России поставило бы Германию в крайне невыгодные условия. Наше нападение явилось непос­редственным следствием этой угрозы.

В политическом смысле было ясно, что Сталин рассчитывает на затяжку войны на Западе, которая должна была максимально истощить Германию и обеспечить возможность для СССР захватить инициативу в мировой поли­тике в свои руки.

В настоящее время мне, как человеку лично принимавшему участие в оценке обстановки и планировании мероприятий 1941 года, очень трудно полностью составить объективное мнение о правильности наших планов. Однако Генштаб в 1941 году, составляя военные планы, руководствовался именно теми основными положениями, на которые я указал выше.

Вопрос: Осветите общий оперативно-стратегический замысел немецкого Верховного командования в войне против Советского Союза?

Ответ: При разработке оперативно-стратегического плана войны на Во­стоке, я исходил из следующих предпосылок:

а) исключительный размер территории России делает абсолютно невоз­можным ее полное завоевание,

б) для достижения победы в войне против СССР, достаточно достиг­нуть важнейшего оперативно-стратегического рубежа, а именно — линии Ленинград—Москва—Сталинград—Кавказ, что исключает для России практическую возможность оказывать военное сопротивление, так как армия будет отрезана от своих важнейших баз, в первую очередь — от нефти,

в) для разрешения этой задачи необходим быстрый разгром Красной Ар­мии, который должен быть проведен в сроки, не допускающие возможность возникновения войны на два фронта.

Я должен подчеркнуть, что в наши расчеты не входило полное завое­вание России. Мероприятия в отношении России после разгрома Крас­ной Армии намечались только в форме создания военной администрации (т. н. рейхскомиссариатов), о том, что предполагалось сделать позже — мне неизвестно, возможно, что это планировалось по линии политического ру­ководства. По крайней мере, я знаю, что при разработке планов войны на Западе, немецкое командование и политическое руководство никогда не за­давались определенными политическим формами, которые должны были быть установлены в государствах после их оккупации.

Вопрос: Рассчитывало ли немецкое Верховное командование молниеносно разгромить Красную Армию, и в какие сроки?

Ответ: Безусловно, мы надеялись на успех. Ни один полководец не на­чнет войну, если неуверен, что ее выиграет, и плох тот солдат, который не верит в победу. Другое дело, что я не мог не сознавать значительные трудно­сти, связанные с ведением войны на Восточном фронте. Мне было ясно, что только военное поражение Красной Армии может привести к выигрышу вой­ны. Мне трудно указать точные сроки, в которые планировалось проведение кампании, однако, можно сказать, что приблизительно, мы рассчитывали за­кончить операции на Востоке до наступления зимы 1941 года. До этого вре­мени немецкие вооруженные силы должны были уничтожить сухопутную ар­мию Советского Союза (которую мы оценивали в двести—двести пятьдесят дивизий), его ВВС и ВМФ, выйдя на указанный стратегический рубеж.

Вопрос: Какие военно-дипломатические мероприятия были проведены в ходе подготовки к войне?

Ответ: Из предполагавшихся союзников Германии в войне против Со­ветского Союза, заранее были поставлены в известность о военных меро­приятиях подготовительного характера только Румыния и Финляндия. Ру­мыния была поставлена в известность по военной линии в силу необходи­мости обеспечения прохода немецких войск через страну, а также усиления немецких учебных гарнизонов.

О предполагающейся войне против Советского Союза было также заяв­лено начальнику Генштаба финской армии — генералу Хейнрихс, причем это было сделано в крайне осторожной форме. Генерал Хейнрихс ответил, что он положительно относится к намерениям Германии и доложит марша­лу Маннергейму об этих намерениях и своей положительной оценке.

С Италией никаких военных переговоров до начала войны не велось. Я не исключаю возможность извещения Италии дипломатическим путем во вре­мя переговоров Риббентропа с Муссолини. Следует указать, что военно-по­литические переговоры Германии с Италией не носили характера требова­ний, наоборот, сам Муссолини, как в 1941 году, так и в 1942 году предлагал свои войска для посылки на Восточный фронт (сначала горнострелковый корпус, затем 8-ю армию).

Военных переговоров с Японией не велось. Правда, мы постоянно полу­чали от японского Генштаба информацию о состоянии русской Дальнево­сточной армии.

Вопрос. Когда Вам, как начальнику Генштаба, стало ясно, что война для Германии проиграна?

Ответ: Оценивая обстановку самым грубым образом, я могу сказать, что этот факт стал для меня ясным к лету 1944 года. Однако понимание этого факта пришло не сразу, а через ряд фаз — соответственно развитию поло­жения на фронтах. Кроме того, я должен оговориться, что для меня лично это понимание выражалось в формуле, что «Германия не может выиграть войну военным путем». Вы понимаете, что начальник Генштаба страны, ко­торая продолжает вести войну, не может придерживаться мнения, что война будет проиграна. Он может предполагать, что война не может быть выиграна. С лета 1944 года я понял, что военные уже сказали свое слово, и не могут оказать решающего воздействия — дело осталось за политикой.

Необходимо учитывать, что даже в 1944—1945 годах военно-экономи­ческое положение Германии, и положение с людскими ресурсами не было катастрофическим. Производство вооружения сохранялось на достаточном уровне, который позволял поддерживать армию в нормальном состоянии.

Воздушные бомбардировки выводили отдельные предприятия из строя, од­нако, их удавалось быстро восстанавливать.

Можно сказать, что военно-экономическое положение Германии стало безнадежным только к концу 1944 года, а положение с людскими ресурсами — к концу января 1945 года. Относительно внешнеполитического положения Германии почти ничего не могу сказать, так как в последнее время не учас­твовал в дипломатических переговорах.

Начиная с лета 1944 года, Германия вела войну за выигрыш времени, в ожидании тех событий, которые должны были случиться, но которые не случились. Большие надежды возлагались также на наступление в Арденнах, которое должно было возвратить Германии линию Зигфрида и обеспечить стабилизацию Западного фронта.

Вопрос. На какие реальные военные и политические факторы рассчиты­вала Германия, ведя войну за выигрыш времени?

Ответ: На это вопрос ответить очень трудно, точнее почти невозможно. В войне, в которой с обеих сторон участвовало много государств, различные армии, различные флоты, различные полководцы, в любое время могло воз­никнуть совершенно неожиданное изменение обстановки, в результате ком­бинации этих различных сил. Эти неожиданные события нельзя предсказать, но они могут оказать решающее влияние на всю военную обстановку.

О политических расчетах фюрера я не могу ничего сказать, ибо он пос­леднее время очень резко отделял все военное от политического.

Вопрос: В чем заключался смысл сопротивления, которое продолжала ока­зывать Германия?

Ответ: Как я уже сказал, это была затяжка в ожидании политических событий, и частично, — в ожидании улучшения военной обстановки. Я уве­рен, что если бы со стороны союзников в свое время были предложены дру­гие условия, чем требование безоговорочной капитуляции, то Германия прекратила бы сопротивление гораздо раньше. Однако других предложений не поступило, и нам оставалось, как честным солдатам, только биться до последней возможности. Я не считаю то положение, в котором очутилась сейчас Германия, хуже того, если бы она капитулировала раньше. Я спра­шивал фюрера, имеются ли возможности ведения дипломатических перего­воров с союзниками, и завязаны ли какие-либо политические связи, — Гит­лер либо давал резко отрицательный ответ, либо вообще не отвечал на по­добные вопросы.

Вопрос: Правильно ли будет считать, что Вы от начала до конца были согласны с военно-политической линией Гитлера и поддерживали ее до мо­мента капитуляции?

Ответ: Я не всегда и не по всем вопросам соглашался с фюрером, но он почти никогда не учитывал моего мнения при принятии решения по основ­ным вопросам.

Внутренне, я также часто не соглашался с ним, но я солдат и мое дело выполнять, что мне приказывают. Мы имели право высказывать свое мне­ние, но никогда не оказывали влияния на решения.

Я должен указать, что с момента, когда Браухич был смещен с поста главнокомандующего сухопутной армией и передал эту должность Гитле­ру, фюрер дал мне понять, что я не должен становиться между ним и арми­ей. С этого времени я был почти исключен из сферы вопросов Восточного фронта и занимался остальными театрами военных действий, а также воп­росами координации действий армии, ВВС и флота. Основным советником фюрера по вопросам Восточного фронта стал начальник Генштаба сухо­путной армии. С тех пор и начало возникать разделение функций между Верховным командованием вооруженных сил (ОКВ) и Генштабом сухопут­ной армии (ОКХ). Первое занималось Западным фронтом, Италией, Норве­гией; второе — только Восточным фронтом. Поэтому мне было трудно ока­зывать какое-либо влияние на решения, принимаемые на советско-германском фронте. С 1941 года я также не принимал участия в руководстве военной промышленностью, ибо для этого было создано специальное ми­нистерство вооружения и военной промышленности.

В отношении внешней политики, то чем тяжелее и угрожающе станови­лось военное положение, то тем более замкнутым становился фюрер в своих высказываниях. По вопросу внешней политики он совещался только с Риб­бентропом.

Вопрос: Чем Вы объясняете, что Гитлер постепенно отстранял Вас от ру­ководства важнейшими областями государственного управления?

Ответ: Я объясняю это следующими причинами:

а) что фюрер взял на себя лично непосредственное командование сухо­путной армией. Он вообще не терпел противоречий себе, тем более он не мог перенести, что я противопоставляю свой авторитет. Мне было офици­ально указано, что мое несогласие с фюрером я могу высказывать только ему с глазу на глаз, но ни в коем случае не в присутствии других лиц.

б) у меня сложилось впечатление, что фюрер не доверял мне и моим взглядам. Я не могу этого обосновать, я чувствовал это интуитивно. В пос­леднее время он очень приблизил к себе оперативный штаб Ставки Верхов­ного командования под руководством генерал-полковника Йодль, исключив меня из круга своих ближайших советников. Возможно, я не оправдал на­дежд фюрера как стратег и полководец. Это понятно, ибо полководцами не становятся, а рождаются. Я себя не считаю полководцем, так как мне не пришлось провести самостоятельно ни одной битвы, и ни одной операции. Я оставался начальником штаба, выполняющим волю полководца.

Вопрос: Как Вы расцениваете военные способности Гитлера?

Ответ: Он умел находить правильные решения в оперативно-стратеги­ческих вопросах. Совершенно интуитивно он ориентировался в самой за­путанной обстановке, находя правильный выход из нее. Несмотря на это, ему не хватало практических знаний в вопросах непосредственного осуществления операций. Прямым следствием являлось то, что он, как правило, слишком поздно принимал все решения, ибо никогда не мог правильно оценить время, разделяющее принятие решения от его вопло­щения в жизнь.

Вопрос: Считаете ли Вы себя ответственным за то положение, в котором очутилась Германия, проиграв войну?

Ответ: Я не могу отрицать факта, что Германия и германский народ очутились в катастрофическом положении. Если о всякой политике судят по ее результатам, то, можно сказать, что военная политика Гитлера оказа­лась неправильной, однако, я не считаю себя ответственным за катастрофу Германии, ибо я ни в коей мере не принимал решений, ни военного, ни политического характера, я только выполнял приказы фюрера, который со­знательно взял на себя не только государственную, но и военную ответст­венность перед народом.

Вопрос: До какого времени Вы находились с Гитлером?

Ответ: 23 апреля 1945 года, ночью, я выехал из Берлина на фронт — в штаб 12-й армии генерала Венк, имея задачу осуществить соединение 12-й и 9-й армий. 24 апреля я попытался вернуться в город, но не мог осуществить посадку, и был вынужден остаться вне Берлина.

22 апреля фюрер принял решение остаться в Берлине. Он заявил нам, что ни за какую цену не покинет города, и будет ожидать исхода судьбы, непосредственно руководя войсками. В этот день фюрер произвел на меня очень тяжелое впечатление. До этих пор у меня ни разу не возникало сомне­ние о его психической полноценности. Несмотря на тяжелые последствия — покушение 20 июля 1944 года — он все время оставался на высоте положе­ния. Однако 22 апреля мне показалось, что моральные силы оставили фю­рера и его душевное сопротивление было сломлено. Он приказал мне не­медленно уезжать в Берхстесгаден, причем разговор был исключительно ре­зок и окончился тем, что фюрер просто выгнал меня из комнаты. Выходя, я сказал Иодлю: «Это крах».

Находясь вне Берлина, я до 29 апреля поддерживал связь со Ставкой, используя «дециметр веллен аппарат» (прибор направленного действия). Непосредственных переговоров с фюрером я не вел, однако, получал через генерала Кребс неконкретные приказания и запросы Гитлера, требовавшие максимального ускорения действий 12-й и 9-й армий, немедленного пере­хода в контрнаступление и т. д. После выхода аппарата из строя, я никаких сведений из Ставки Гитлера не получал.

Вопрос: Какие меры принимались для выезда Гитлера и других руководя­щих деятелей правительства и партии из Берлина?

Ответ: Как я указал выше, Гитлер самым решительным образом отка­зался выехать из Берлина. Единственно, что я могу сообщить, что 28 апреля мною во время нахождения в Рейнфельд была получена радиограмма из Берлина с требованием выделить 40—50 самолетов типа «Физилер-Шторьх» или других учебных самолетов, которые должны были совершить посадку в Берлине. Для руководства этой операцией из Берлина ко мне прибыл на самолете Риттер фон Грейм. Самолеты были выделены, часть из них имела назначение остров Пфаузен-Инзель на р. Хавель. Результаты операции мне неизвестны, ибо я выехал с КП.

Я не думаю, чтобы последние дни Гитлер мог бы вылететь из Берлина. Единственно, посадочной площадкой оставался отрезок Шаролоттенбургер-шоссе, между колонной победы и Бранденбургскими воротами. Я запраши­вал разрешения у Берлина на доклад фюреру с посадкой на указанной пло­щадке, на что последовало запрещение, ибо площадка полностью простре­ливалась русской артиллерией. О судьбе прочих лиц, находившихся вместе с Гитлером в Берлине, мне ничего не известно.

Вопрос: Что Вам известно о мероприятиях национал-социалистической партии по сохранению своих кадров в условиях оккупации Германии и со­зданию нелегальных организаций?

Ответ: По вопросу нелегальных организаций, я знаю только о создании организации «Вервольф», о чем я узнал по радио в середине апреля с. г. (точно день не помню). До момента объявления по радио относительно со­здания этой организации мне никто ничего не говорил. Когда я попытался спросить фюрера, что это за организация, он мне грубо ответил: «Это не ваше дело». Я полагаю, что инициатива создания «Вервольф» принадлежит партии или СС, по крайней мере, я могу ручаться, что со стороны Ген­штаба вооруженных сил не принималось никаких мер по созданию или обеспечению данной организации.

Относительно задач «Вервольф» я предполагаю, что они были аналогичны тем задачам, которые имели партизанские отряды, действовавшие в России или на Балканах. Очевидно, предполагалось снабжать их оружием с воздуха. В частности, во Франции мы имели поразительный пример того, как в ра­зоруженной стране возникают отряды, имевшие все виды оружия — тысячи винтовок, автоматов, пулеметов, гранат. Однако это мои предположения, ничего определенного мне неизвестно. Каких-либо складов по линии армии для организации «Вервольф» не создавалось.

Я считаю, что момент объявления о создании движения «Вервольф» ни­какой организации не имелось и воззвание преследовало пропагандистские цели — возбудить в народе силу сопротивления, не имея какого-либо орга­низационного центра. Опыт организации фольксштурма достаточно на­глядно показывает неудачу попыток создания массовых организаций среди народа, тем более, когда это предпринимается партией без взаимодействия с органами вооруженных сил.

Одним из мероприятий массового характера, которые предпринимались в последний период, можно считать создание групп и отрядов истребителей танков, для которых преимущественно использовалась гитлеровская моло­дежь, но это мероприятие носило легальный характер, так как танково-ис­требительные отряды действовали совместно с регулярными войсками.

Другими данными по вопросу создания каких-либо нелегальных органи­заций я не располагаю, однако, не исключена возможность, что они созда­вались по линии партии или СС.

Вопрос. Какими разведывательными сведениями располагали о Совет­ском Союзе до войны и в ходе ее, из каких источников Вы получали инфор­мацию?

Ответ: До войны мы имели очень скудные сведения о Советском Союзе и Красной Армии, получаемые от нашего военного атташе. В ходе войны, данные от нашей агентуры касались только тактической зоны. Мы ни разу не получали данных, которые оказали бы серьезное воздействие на развитие военных операций. Например, нам так и не удалось составить картину — насколько повлияла потеря Донбасса на общий баланс военного хозяйства СССР. Общее руководство военной разведкой осуществлял адмирал Канарис, который рассылал получаемые от агентуры материалы по разведорга­нам сухопутной армии, ВВС и ВМФ.

О постановке разведывательной службы я имею самую поверхностную информацию. Могу сказать, что в мирное время мы располагали весьма ог­раниченной разведслужбой. Во время войны в нейтральных странах мы имели нелегальные разведывательные центры (в Испании, Швеции, Турции и Южной Америке). Подробностями работы я не интересовался, положившись полностью на Канариса.

Я никогда не вмешивался в его дела. Я считал, что все государства так или иначе занимаются этим делом; пусть Канарис также работает, как и ос­тальные. Я знаю, что сам Канарис, очень часто выезжая за границу (об этом мне он докладывал перед выездами). Однако никаких подробностей по этим вопросам мне неизвестно.

Вопрос. Что Вам известно о так называемой «армии Власова» и какую роль предназначало для нее немецкое командование?

Ответ: Насколько мне известно, генерал Власов был взят в плен в районе 18-й армии. Армейская рота пропаганды начала распространять листовки за его подписью, откуда и происходит вся история с власовскими войсками.

Я точно не помню, но мне кажется, что первоначально Власова заметило министерство иностранных дел, затем передало Розенбергу, который в свою очередь передал его Гиммлеру.

Первоначально серьезное внимание Власову уделил весной 1943 года Гене­ральный штаб сухопутный армии, который предложил сформировать и воору­жить русские части под командованием генерала Власова. Секретарь Имперс­кой канцелярии министр Ламмерс специальным письмом обратил внимание фюрера на эту попытку. Гитлер самым решительным образом запретил все ме­роприятия по формированию русских частей и отдал мне приказание просле­дить за выполнением его директивы. После этого Власов был взят мною под домашний арест и содержался в районе Берлина. Гиммлер также выступал против формирования русских частей под эгидой Генштаба сухопутной армии.

В октябре—ноябре 1944 года Гиммлер изменил свое отношение к Власову. Он специально посетил меня, чтобы узнать, где находится Власов и полу­чить возможность переговорить с ним. Затем совместно с генерал-инспек­тором добровольческих соединений Генштаба сухопутной армии генералом Кёстрингом, он предложил мне доложить фюреру о необходимости формирования русских частей и широкого использования генерала Власова. На это я решительно отказался.

В дальнейшем Гиммлеру удалось получить разрешение фюрера на созда­ние русской дивизии, которая, насколько я знаю, была брошена в бой в апреле 1945 г. в районе южнее Франкфурт-на-Одере. Верховное главноко­мандование никогда не имело никаких серьезных расчетов на использова­ние власовских войск. Фюрер также самым решительным образом отвергал мысль о формировании армии Власова и решительно отказывался принять его. Покровительство Власову оказывали только Гиммлер и СС.

Вопрос: Каково Ваше мнение о бесчисленных жертвах по отношению к гражданскому населению со стороны немецких войск на территории Совет­ского Союза?

Ответ: Еще когда война велась в Польше, то против немецких офицеров совершались невиданные зверства, во Франции происходило то же самое. Я не могу отрицать, что в отдельных местах немецкие солдаты совершали зверские поступки по отношению к гражданскому населению и военно­пленным. Однако я утверждаю, что Верховное командование не только не давало таких приказов, но, наоборот, сурово наказывало всех виновников. Об этом вы можете убедиться, просмотрев дела в Военных трибуналах.

Вопрос: С кем Вы были наиболее тесно связаны среди руководящих во­енных, партийных и правительственных деятелей?

Ответ: В политических и партийных кругах у меня друзей не было. Сре­ди государственных деятелей наиболее близок по службе мне был импер­ский министр Ламмерс, затем министр финансов Шверин-Крозиг. Среди военных мне был наиболее близок генерал-полковник Йодль, а также, в свое время, генерал-полковник Фрич, генерал-фельдмаршал Рейхенау и Браухич. Моими личными друзьями были генералы Бризен и Вольф, ко­торые погибли во время войны.

Вопрос: Принимал ли кто-либо из лиц Вашего окружения участие в заго­воре 20 июля и как вы относились к заговору?

Ответ: Никто из лиц моего окружения не принимал участия в заговоре 20 июля, за исключением одного офицера, который краткое время служил в Генштабе под моим руководством. Я с ним никаких личных отношений не имел. Заговор 20 июля я считаю самым тяжким преступлением, которое только может совершить солдат, а именно: преступлением против человека, которому он присягал.

Вопрос: Известны ли Вам лица, занимавшие видное положение в гитле­ровском правительстве, которые в настоящее время скрываются?

Ответ: В настоящее время я не знаю, кто находиться в плену, а кто скры­вается, в частности, мне неизвестно местонахождение министра продовольст­вия Бакке, министра юстиции Тирак, министра почт Озенберг. Из лиц во­енного руководства мне неизвестно, где генерал-полковник Рендулич, гене­рал-фельдмаршал Шёрнер. Однако я не думаю, чтобы генералы скрывались от военных властей.

Вопрос: Какую роль Вы играли в период захвата власти Гитлером?

Ответ: В это время я был начальником Организационного отдела штаба рейхсвера, а с начала ноября 1932 г. по январь 1935 г. болел. Все события произошли во время моей болезни. В тот период я вообще не принимал никакого участия в политической жизни. Моим назначением на должность начальника Генерального штаба я обязан генерал-полковнику Бломберг, который очень хорошо ко мне относился

Вопрос: Что Вам известно о судьбе Геббельса?

Ответ: Насколько я знаю, Геббельс до последнего времени находился в Берлине, я его неоднократно видел в бункере Гитлера. Он сам жил не в Имперской канцелярии, а в своем доме у Бранденбургских ворот, под кото­рым имелось хорошо оборудованное бомбоубежище. О судьбе Геббельса точных сведений я не имею.

Вопрос: Что Вам известно о судьбе Гиммлера?

Ответ: Я встречался с Гиммлером в апреле 1945 г., когда был вынужден уходить от русских войск в северо-западном направлении и искал подходя­щее место для своего КП. Примерно 29 апреля я прибыл в имение Добин, в район Варен, так как мой начальник связи подобрал это место, как распола­гавшее проводной и радиосвязью. В Добин я встретил Гиммлера, который собирался выезжать в район Любек. Гиммлер сказал мне, что он собирается в случае безвыходного положения, сдаться в плен к союзникам. Впоследствии из прессы и по рассказам, я узнал, что Гиммлер был задержан англичанами и отравился, после чего был похоронен на северной окраине г. Люненбург.

Вопрос: Известны ли Вам отношения между Гитлером и Евой Браун?

Ответ: Я знаю только, что в доме фюрера постоянно находилась одна женщина, возможно, это была Ева Браун. За последние годы я встречал ее мельком пять или шесть раз — это была тонкая, изящная женщина. В по­следний раз я видел ее в бункере Гитлера в апреле 1945 г.

Вопрос: Где находятся в настоящее время государственные и военные ар­хивы Германии?

Ответ: Местонахождение государственных архивов мне неизвестно. Воен­ный архив располагался ранее в г. Потсдаме. В феврале—марте 1945 г. я отдал приказание о вывозке архива в Тюрингию, в район Ордруф. Были ли они вывезены куда-нибудь дальше — мне неизвестно.

[КЕЙТЕЛЬ]

Допросили: полковник Госбезопасности ПОТАШОВ

полковник СМЫСЛОВ

На допросе присутствовал полковник ФРУМКИН

Переводчики: майор Госбезопасности ФРЕНКИНА, капитан БЕЗЫМЕНСКИЙ