Сейчас, по прошествии времени, мысль такая в голову приходит, что куда-то надо было мне энергию девать. Еще не старый, дети выросли и разъехались, дом построен, деревья в три ряда посажены. Чем заняться? Не, конечно можно было по примеру некоторых друзей тупо спиваться, сидя у телевизора. Но судьба распорядилась по-другому. Наверное, ПОИСК готов меня был принять в свои зараженные ряды. Вирус уже поселился в организме вместе с Пашкиными историями. Да и штык хотелось....
Вот с такими меркантильными мыслями я появился пред светлы очи нашего нынешнего командира. Про него слышал, что круче его в поиске только Господь Бог, да и тот иногда совета спрашивает. И уехали мы в лес, и нашел я там не штык немецкий, а солдата русского. Кто ни разу не находил, моих ощущений не поймет. Словами не передать. Вот тут-то меня, доставшего первую кость из земли, поисковый вирус сразил наповал. Недавно один поисковик сказал, что тот, кто хоть раз держал в руках солдатские кости, будет хотеть это делать еще и еще раз. Правильно сказал. Я-то об этом тогда не знал, но интуитивно догадывался, что теперь я сюда приеду не один раз, и не два.
Так и получилось. По пять-шесть раз в году. Зачем?? Да не знаю я!!! Надо мне это, вот и всё. Здесь, в лесу, я человеком себя чувствую. Психику, израненную в гражданской жизни, здесь, на войне, лечу. И как-то мысли про «барахлишко покопать» ушли на второй план. В первую очередь — бойцы. Нет, конечно, интересную железку я не выкину, когда найду. Но главное — это солдаты. Все остальное — второстепенно. А патриотизм, долг перед павшими? Да не люблю я этих громких слов. Сейчас эти понятия до того выхолощены, что и произносить не хочется. Плюнуть некуда, кругом одни патриоты. Особенно в кабинетах да на трибунах.
А вот еще пример того, как люди в поиск попадают. Живёт мужик, жизнью затюканный: квартира-коммуналка, зарплата — смех, детей куча мала, жена постоянно пилит, что денег нет, все мужья, мол, как мужья, а ты… Ну и так далее. А тут друзья позвали в лес. Вина попить на природе, бабахнуть-стрельнуть что-нибудь. Ну, там еще гильзы валяются по всему лесу. Да долбись оно всё конём — поехали!!!
Приехал. С друзьями водочки попил, расслабился от рутины да на обратном пути пару мешков гильз латунных набрал. Сдал в цветмет. Ого!!! Ни себе фига!!! На тебе, жена, на новый пододеяльник и детям на тетрадки. И папка три дня всеми любимый ходил. Задница от счастья улыбалась. Вон оно, как оказывается, можно семейный бюджет пополнить.
И зачастил мужик на поля сражений. И жизнь семейная наладилась. А в один прекрасный день, выгребая гильзы из дегтяревской пулеметной точки, нашел и самого пулеметчика. Оба-на! Так вот кто мне тут гильзача пять мешков заготовил! Спасибо тебе, солдат. Аккуратно собрал мужик косточки в рюкзак. Не выкинул. Совесть есть у мужика. Дед в войну погиб, бабка в блокаду померла. Таким вот макаром и стал дальше солдатиков наших искать. Пулеметчик тот в башке крепко засел. Ну и цветнину, конечно, тоже не выбрасывал — жить-то надо...
Много поисковиков так живут. И цветниной промышляют, благо ее на местах боев горы. Да и другими артефактами приторговывают. А что? Не зазорно ни сколько. Сходил в лес, нашел, откопал, продал. И семейный бюджет поправил, и себе на новую палатку или спальник отложил в кубышку. Поиск-то денег стоит. Затрат много, хотя поисковая работа государством у нас якобы финансируется. Может, до нас просто не доходит, или мы не в том государстве живем? Хотя, вроде, в России. Тогда «где деньги, Зин??» А-а, на патриотическое воспитание подрастающего поколения потрачены. На слеты, линейки, прочие мероприятия, юбилеи, соревнования. Понятно… Да ладно, чем бы дитя не тешилось… Мы уж как-нибудь сами. Котелок эсэсовский продадим, и на бензин с тушенкой нам хватит. Почти на самоокупаемости.
Ну, что вы там про «черных копателей» заголосили? Это кто? Негры в огороде? Не нужно нас красить! Нет у нас ни черных, ни белых, ни красных копателей. Не можем мы делиться по цвету. Делимся мы только на тех, у кого есть совесть, и тех, у кого ее нет. Знаю людей, которые в лес ходят конкретно за трофеями. И не скрывают этого. Найти, выкопать и продать. Но солдатские кости никогда не раскидают в погоне за раритетной флягой или подписным котелком. Соберут, принесут и передадут для захоронения. А есть такая мразота среди официальных красных «следопытов», которые сразу по приезду в лес за гансовским барахлом на их блиндажи чуть не бегом несутся, а найдя нашего солдата, кости в лесу оставляют. Типа, нести далеко и тяжело. Да и места в рюкзаке нет — каски да фляжки все заняли. Ну, и кто тут какого цвета?
А еще про тех, кто трофеи на продажу копает, такие сказочные истории в Интернетах и прочих СМИ ходят. Что якобы на этом черном деле кое-кто себе капиталы наживает, чуть ли не в золотой горшок гадить ходят. Обхохочешься! Ну вот честно — не видел я таких среди тех людей, с которыми приходилось встречаться в поиске. Ну хоть убей, не довелось у костра посидеть в лесу с таким олигархом, сколотившим состояние на продаже военных артефактов. Спившихся, с убитым здоровьем, с надорваными спинами видел. С оторванными пальцами и без глаза тоже встречал. С крупинками пороха, вросшими в кожу лица тоже. Судимых и отсидевших по «Трём гусям», глухих от контузии и с огнестрельными ранами. А вот чтоб человек сказочно разбогател, копая гансовские блиндажи, — такого не видел. Всё это бред.
Найти солдатский медальон с фамилией бойца для поисковика высшая награда за свой неблагодарный труд. Это как орден на войне получить. А уж орден или медаль найти — это уже высший пилотаж поиска. Хотя, фамилии солдат не только по этим вещам устанавливают. Бывают подписанные ложки, котелки, фляги. Бывали и на ремнях надписи. Да где угодно солдат мог свою фамилию нацарапать.
Но ведь мало фамилию прочитать. Нужно же еще и родственников найти. А эта работа тоже очень нелегкая. Больше семидесяти лет прошло. Раскидало всех по стране. И вот тут подключается отдельная категория поисковиков. Некоторые из них и в лесу ни разу не были, но ценность их от этого не уменьшается. Они ищут в архивах, пишут запросы в военкоматы, в администрации. Помещают информацию в газеты, интернет. Поиск родных солдата идет по всей стране. В большинстве случаев результат оказывается положительным. Родственники найдены. И когда видишь слезы на глазах 75-летней дочери у гроба ее навсегда 25-летнего отца, понимаешь, что не зря ты на земле живешь. Испытываешь удовлетворение, как от хорошо выполненной работы.
При встрече бывает, что дети, внуки, правнуки солдата выпадают из реальности. Спрашивают: а как он погиб? А как воевал? А он сразу умер или мучался? Да откуда же я знаю, дорогие вы мои!? Я-то живу здесь и сейчас!!! Не воевал я с ним в одной роте, и из одного котелка не ел. Иногда обижаются, что не смог ответить на эти вопросы. Да ладно… А многие называют нас своими родственниками. И, наверное, это так и есть. Мы становимся для них такими же членами семьи, как и их погибший прадед.
Бывают еще интересные истории, как люди в поиск попадают. Вот, например. Нашли мы как-то погибшую медсестру — с медальоном. Повезло, что медальон был аккуратно заполнен. По этим записям и вышли на племянницу этой медсестры. Приехала она на место гибели своей тетки. Ну, а дальше, наверное, все понятно и так. Так мощно дамочку контузило поиском, что с первого дня пребывания в лесу только и разговоров, что про наших солдат, да про поисковую работу.
— А дайте мне попробовать с прибором поискать. — На, попробуй.
Буквально через пятнадцать минут: — Ой, а это что?
— А это пассатижи в сапоге у командира Красной армии. Вот и берцовая кость.
Глаза расширяются от осознания того, что она САМА нашла нашего солдата.
Везет же новичкам. Сам, бывает, по нескольку дней болота топчешь, ноги до задницы сотрешь, семь потов сойдет, пока найдешь верхового. А тут на тебе. И металлоискатель-то первый раз в руки взяла. М-да-а. Диагноз — Поисковик. Так с тех пор по лесам с нашим отрядом и скитается. Кстати, знаком с еще одной такой же барышней, у которой прадеда нашли Карельские поисковики. Теперь она с ними Карельские сопки и болота топчет. Наверное, и еще такие есть. Эту заразу легко подцепить.
Журналистка одна как-то все спрашивала, чего да как. А я ей – чего, мол, рассказывать, поехали, говорю, сама все увидишь. Приехала, посмотрела. Случилось заболевание в тяжелой форме с первого выхода в лес. Вот так вот запросто пришла и нашла солдата. Теперь даже зимой с нами в поиск ездит. Безнадежный случай. А статьи про поисковиков пишет — зачитаешься. Что значит человек в теме.
И уж отдельная тема о том, как в лесу больные поиском особи разного пола находят друг друга для дальнейшей совместной жизни. Мало того, что сами круглосуточно лесом бредят, так и детей своих специально этим заражают – еще в утробе матери. Женщины на 4-5-м месяце беременности в лес едут. Вот и выходит, что целые династии в лесу ищут солдат.
Командир наш — сын поисковика №1 в стране. С 10 лет не вылезает из лесов и болот. Более десяти тысяч найденных им солдат считались пропавшими без вести. Сотни установленных имен. Уму не постижимо. Да и жена ему под стать. В лесу и познакомились — больше негде было. Такой вот семейный образ жизни у них. Сын, не смотря на молодость, уже опытный поисковик. Даст сто очков вперед некоторым матерым копарям. Еще бы — с пяти лет комаров в лесу кормит. И в «войнушку» совсем не с деревянными автоматами играл.
Да много их таких, как он… И ведь никто их силой туда не тащит. Сами чуть не бегом в поиск несутся. Слезы-сопли по щекам размазывают, если за двойки в школе их на очередную вахту не берут. Жестокое наказание. Этим детям не надо любовь к Родине прививать, про патриотизм лапшу вешать на уши. Они за Родину и без этих лишних словоблудий порвут в лохмотья. Вот с такими в разведку не страшно идти. Не бросят. И для них это НОРМАЛЬНО. Найти погибшего солдата и достойно его похоронить — это норма жизни.
А, может, все наоборот? Если взять и плюс с минусом поменять местами, то выходит, что поисковики — это нормальные и здоровые люди. Со здоровой нравственностью и понятиями о морали и общечеловеческих ценностях. А те, которые задают вопрос «А сколько вам за это платят?»… Вместо ответа иногда просто хочется взять лопату и уе… Ну, вы, надеюсь, поняли.
По-разному люди и в лесу себя ведут. Кто-то с первого дня уходит в «страну волшебных пузырьков» и дня три из лагеря не выползает. Снимает алкоголем накопившийся в бешеной жизни стресс. Я не осуждаю этого. Если, конечно, в разумных пределах, без стрельбы, взрывов и беготни по лесу со штыками за призраком оберфельдфебеля. Таких людей можно понять. Накопившаяся усталость, встреча с друзьями, которых не видел много месяцев. Сами посудите: приехали в глухой лес человек пятнадцать-двадцать взрослых мужиков. Что они будут делать в первую очередь? Правильно. Водку пить. У костра вспоминать свои лесные походы: а вот Вовка в прошлом году нашел… И понеслось. И песни, бывает, поют. Вот только не про любовь-морковь, а все больше про войну, вытирая украдкой хмельные слезы.
Но пройдет похмелье, и они с таким же яростным усердием будут от зари до зари с крюком и вертухой долбить ямы, воронки, ячейки. У них есть цель — найти наших солдат. И этому подчинен весь распорядок дня, любое движение и любые слова. Найти солдат.
Кто-то сразу по приезду, даже не поставив толком палатку, уже бежит в лес. До того душа зимой истосковалась по поиску, что просто невмоготу. В глазах блеск и в ногах легкость. Азарт как у игрока в рулетку. Радикулит, одышка, давление, головные боли — это все осталось там. В гражданской жизни. Здесь, на войне, болеть некогда. И ведь как ни странно, никто в лесу в поиске не болеет. Ну, или почти никто. Компьютерные черви, не отрывающие задниц от стула целыми сутками, на вахте с такой яростью вгрызаются лопатами в землю, как будто всю жизнь этим только и занимались. Люди, которые на машине в булочную за 100 метров от дома ездят, здесь пешком наматывают по пересеченке такие километражи, что диву даешься.
Здесь, в поиске, в ЛЕСУ, как мы говорим, человек именно тот, кем он на самом деле является. Там, на гражданке все мы ходим в масках, чего-то боимся, стесняемся чистых искренних слов и мыслей, прячемся сами от себя. Как будто шелуха какая-то на нас всех вырастает. Здесь, в лесу все свои. Мы тут все из одной палаты. С одним диагнозом. Вся скорлупа с людей слетает, и обнажается истинное лицо. У кого-то привлекательное, у кого-то не очень. Ну, уж какое есть…
Часто ловил себя на мысли, держа чьи-то кости в руках. Вот жил человек, так же учился, работал, водку-пиво пил, любил или просто по девкам шастал. И мать-отец у него так же были. Мечтал о чем-то, планы на долгую жизнь строил, семью создавал. И вот он у тебя в руках. Кто ж ты, братец? Что ж ты медальон-то не заполнил..? Досада и горечь от того, что бессилен исправить эту несправедливость. Ведь было же имя у него. Было. Да и сейчас есть. Но вот, поди — угадай...
Еще про один интересный симптом поисковой болезни хотелось бы упомянуть, который меня в первые поездки немного обескуражил. Это мрачный, чёрный почти цинизм по отношению к останкам солдат. Да-да. Именно цинизм на пределе допустимого, на грани дозволенного. Послушаешь поисковиков во время подъёма воронки или просто верхового солдата и невольно задумаешься, а те ли самые они, за кого себя выдают? Фразы типа «суповой набор», «мослы», «трупак» и т.д. с непривычки очень даже режут слух. У новичка обычно глаза на лоб лезут, когда из ямы опытный товарищ достает череп со словами «Бедный Йорик», и этот череп просто кладет в ведро. Мятое, ржавое ведро… Казалось бы, ЧЕЛОВЕКА выкапываем, откуда и почему такая веселость на лице?
Скорбить надо бы. Да вот фигу вам. Нахожу бойца, у которого в кармане упаковка немецких презервативов. 15-17-летняя молодежь из Барнаульского отряда мгновенно растащила на сувениры, причем все это сопровождалось вполне «взрослыми» комментариями с матом и солёными шутками. У другого нашего солдата в толстом кожаном кошельке 3 рубля 52 копейки мелочью по 1-2-3-5 копеек. Первая мысль — ЕВРЕЙ!!!
Или вот еще один наш боец. В ячеечке. У него три кружки, две ложки в ботинках и две в вещмешке, там же три бритвенных станка и запасная пара ботинок. «Вот ведь, сука, своих мародерил?» Подобные, не совсем патриотические мысли при раскопе сплошь и рядом возникают. Но при всем при том к останкам отношение очень бережное и трепетное. Какой бы он ни был — это наш солдат. Ну, а сам подъем бойца или по-научному — эксгумация, сопровождается зачастую веселыми шутками, подколами, разговорами ни о чем, трепотней на разные темы. Люди просто делают привычную работу. Не совсем, правда, обычную, но привычную, слегка рутинную и нужную (Кому???) Это примерно так же, как хирург и анестезиолог при проведении операции могут про баб поговорить или смачный анекдот вспомнить.
Если вы думаете, что поисковики по утрам поют Интернационал и на раскоп идут с флагами и патриотическими песнями, а в ямах работают со скорбными, серьёзными лицами, а по вечерам устраивают антивоенные митинги, то вы очень и очень глубоко ошибаетесь. О, Боже! Посмотрели бы вы хоть раз на один поисковый день обычного рядового поискового отряда. Мир бы в ваших глазах перевернулся. Хотя, не буду отвлекаться. Про быт поисковиков очень хорошо написал Алексей Ивакин. Кому интересно — прочитают. Да и наш командир в последнее время тоже литературкой баловаться начал. Много интересных рассказов „намемуарил“.
Да, мы такие же обычные люди, как и все. Со своими тараканами в башке. И если у вас они бегут слева направо, то у нас сверху вниз. Или наоборот. Не важно. Не можем мы без юмора в лесу. Это наша защитная реакция на это огромное — в полстраны — кладбище, на эту жесточайшую несправедливость по отношению к погибшим и не захороненным бойцам. На цинизм, вот в этом случае уже настоящий цинизм власть предержащих, когда с трибун слышно одно, а на деле совсем другое… Не буду про это. Противно.
Да и закончу на этом. Вывод из всего сказанного делать никакой не буду. Пусть это просто будет размышление «на тему». Размышления больного человека о своих больных друзьях. Дай им Бог здоровья, быстрых ног, сухих дров в костер, теплого спальника и крепкой палатки.
Александр Савельев