Как страшно умирать...

Москва. Вечерние пробки на выезде из города. Люди спешат в свои дома. Одни мечтают отдохнуть, забыться перед экраном, брызжущим негативом и приторным, пошлым, ниже пояса юмором. Другим не терпится погрузиться в уютный виртуальный мир компьютерных игр – чтобы хоть на несколько часов стать брутальным «властителем вселенной» и почувствовать себя, наконец, человеком.

 

 

  А мы пробираемся на выезд, чтобы покинуть город. Мы едем на встречу с Настоящим человеком. Наш защитного цвета «уазик»- «буханка» в столичных пробках выглядит как простой пехотный солдат Ваня на придворном балу – среди лощеных, породистых гвардейских офицеров. Блестящие иномарки брезгливо, с опаской расступаются перед нами. Леха Буравлев со спокойствием и достоинством сфинкса, с высоты лифтованного кузова презрительно взирает на элитных водителей. Вперед, вперед! Туда — к жизни, к реке, к лесу. К людям без экранов, «гаджетов», без склок, безразличия и черствости.

 Вырываемся на трассу. Напряжение потока спадает. Все реже желтыми, причудливо искривленными в мокром стекле кометами проносятся мимо отблески фар от встречных машин. Ночь. Мерное покачивание «уазика» на хорошем асфальте убаюкивает. И приходит спасительный сон, как саваном, отгораживая от проблем и забот.

 

 

Хлопок. В небо взлетает красная ракета, и звено ЛаГГов, поднимая снежную поземку, уносится в голубую высь. Покрытая девственно чистым снегом земля. Линия горизонта соединяет невозможное — две стихии, — и стирает границу между белым и голубым.

 

 Молодой летчик с любопытством осматривает и землю, и чистое небо. Сердце наполнено восторгом полета и всесилием человека, в двадцать лет покорившего небо. Вперед, вперед к подвигу! Туда, где враг марает крестами своих крыльев наше голубое небо. Туда, где гусеницы его танков рвут с земли белый покров снега и превращают в черно-красное месиво, замешанное на крови наших солдат.

 Летчик ведет свой самолет вперед. Туда, где на реке Ловать немцы пытаются прорвать нашу оборону. Летчик всесилен. Он не боится смерти. Ему – 20 лет!

 Вот белое покрывало земли начинает пестреть черными кляксами воронок, прерывистыми пунктирами траншей и точками артиллерийских да минометных позиций. И вот уже голубое небо рвут и пачкают пятна зенитных разрывов. В сердце закипает ненависть и жажда мести – за поруганные землю и небо.

 Лицо пилота становится сосредоточенным. Он сгибается в чашке сидения, пытаясь слиться с боевой машиной. Он становится с ней одним целым. Впереди цель — река Ловать и ненавистные немецкие самолеты. Что может противопоставить врагам он, сержант, имеющий десяток часов налета? Им, увешанным крестами «рыцарям», прошедшим и покорившим всю Европу и теперь походя, между делом, расстреливающим остатки боекомплекта по колоннам беженцев, женщин и детей? Ненависть! Ненависть и жажду мести…

 Бой. Все смешалось: крылья, винты, рев моторов, треск очередей пушек и пулеметов. Небо поменялось с землей местами — в этих еще никем не описанных фигурах высшего пилотажа. Свои, чужие… Темень в глазах. И удар — один, второй. Дым в кабине. Забрызганный маслом из пробитого двигателя козырек фонаря. Пламя, лижущее удлиненный капот ЛаГГа. Оно подбирается к кабине.

Жить, чтобы успеть – полюбить, родить, воспитать сына, дочь, построить страну, посадить красивые сады. «Мама. А как же она???». Мама… Жи-и-и-и-ить!!!

 

 Нельзя, нечестно умирать в огне в двадцать лет! «Жи-и-и-и-ить…» — шепчут лопающиеся от бензинового пламени нецелованные мальчишечьи губы. «Жи-и-и-и-ить…» — бьется в затухающем от боли сознании единственная мысль.

 И, как дар Божий, как избавление от мук — темнота. Руки в горящих перчатках отпускают ручку управления. Объятый пламенем самолет бессильно клюет носом. Мощный трехлопастной винт разбивает толщу февральского льда. Удар, взрыв, шипение гаснущего пламени. И третья, черная стихия воды поглощает истерзанные машину и человеческое тело. А смерть освобождает душу. И наступает тишина...

 

 

 Он долетел. Через семьдесят пять, но долетел.

 Алексей, житель деревни Черенчицы Старо-Русского района Новгородской области, показал Саше Морзунову, где лежит в реке самолет. Ребята из новгородского клуба дайверов на дне обнаружили обломки машины. Валентин нашел в архиве документы пилота. Серега Степанов, Мишка, Славик, дядя Витя, Люба неделю на ветру и морозе со льда поднимали его обгоревшее тело из реки. Мы помогли ему долететь.

 А когда мы закончили, Серега Степанов — взрослый мужик, ветеран Мясного бора, поднявший, наверное, тысячи бойцов — ночью истошно кричал на весь старенький деревенский дом, ставший нам приютом в эти дни: «Горю! Го-о-орю-ю-ю!!!».

 Мы все горели вместе с Димой Мальковым. Мы горели с ним неделю, вынимая из черной воды его оплавившееся в алюминиевые слитки сидение и черные, до сих пор пачкающиеся копотью пряжки парашюта. Мы чувствовали, что он хотел нам сказать.

 

 

Ничего? Неправда! Успеть умереть за свою страну — умереть страшной смертью! — и кануть в безвестие. Если бы все, — слышите? — все граждане нашей страны горели бы вместе с Димой Мальковым, то не было бы в стране столько равнодушных и пустых людей. И больше никогда не сгорали бы заживо наши парни, защищая нашу землю и наше небо.

 Помните! Очень страшно умирать в двадцать лет! Мне это передал сержант Дмитрий Павлович Мальков, сгоревший заживо в своем самолете 26 февраля 1942 года у тихой новгородской деревни Черенчицы. 

И вы, умудренные жизнью и опытом дяди и тети, с непониманием, а иногда брезгливостью из салонов своих крутых авто смотрящие на наш замызганный «уазик», подумайте: а что я сделал, чтобы мой сын не горел заживо за штурвалом боевого самолета или за рычагами танка? Ведь они, наши дети, могут оказаться лучше нас и любить свою землю по-настоящему. И им, не дай Бог, придется сесть в боевые машины, чтобы исправлять наши с вами ошибки. Потому что любая новая война начинается, когда забываются итоги предыдущей. Когда люди становятся черствыми и равнодушными – к чужой боли, к своей земле, к своим предкам.

 

Автор и фотографии: Сергей Мачинский