Осень, опять осень или еще одна осень, снова осень. Я не знаю какое у меня любимое время года. Жизнь прекрасна, я люблю ее и зимой, и летом, и весной, и осенью. А осень… она яркая.
Стрелковая ячейка на подступе к Синявинским высотам… не глубоко вырыл, по грудь мне. Запах прелых листьев, торфа и сырой земли. Медленно, как в танце, падают разноцветные листочки. Каждый в своем цвете, но это ненадолго, скоро они будут единым ржавым ковром устилать землю. Шелест превратится в тихое шуршание, а затем просто тихо будет пружинить под ногой. А из этого ковра иногда будут выскакивать такие же ржавые, выкопанные кем-то осколки и гильзы.
Впереди в туманной дождевой дымке двести метров предболотья. Так вот и сидел ОН тут и смотрел в тишине на поле и в дымку высоты. А на высотах сидели немцы, а сзади умирали люди, русские люди в голодном городе, десятками и сотнями, потом тысячами, десятками и сотнями тысяч. Там умирали русские и здесь, на передовой все подряд граждане СССР. А двести метров надо было пройти, он не прошел, может только встать успел, а может и не успел, осел кулем в угол окопчика, поймав осколок минометной мины или снаряда, или пулю.
Меня как-то спросили почему я ненанавижу Европу. Ненависть — это высокое, яркое чувство, его надо выносить, родить, зажечь. А я не люблю Европу. Не люблю, отношусь к ней с настороженностью, с опаской. Знаете как? Ты человека не видел, но тебе про него много нехорошего рассказали и ты даже встречаться с ним опасаешься. Про Европу мне рассказала война или так: история войн, предательства и подлости.
Сергей Мачинский