Ожидание

Черным росчерком в голубом небе оставляя дымный, черный след горящий самолет, черно-красная вспышка на белоснежном с голубоватым отливом, как продолжение неба, льду реки секундный скрежет сминаемого с дикой силой алюминия. На уровне подсознания дикий, нечеловеческий крик из сминаемого, разрываемого молодого человеческого тела: «Маааамаааа!!!»
И тишина… только темной кляксой на проломленном льду гарь от авиационного бензина.

А где-то за тысячи километров женщина тихо села на стул и глядит в по — зимнему пасмурное небо, ее сердце сбилось: «Сынок! Что, где?».
А через месяц, другой молодая девчушечка-почтальон, пряча глаза всунула, в не желающие брать казенную серую бумажку, грубые, исковерканные тяжелой работой женские руки, листок Извещения и вздох облегчения из материнских искусанных и потрескавшихся губ: «Пропал без вести»… Значит может быть живой.

И работа — днями и ночами, работа на износ, там где раньше стояли мужчины: ее муж, сыновья, братья — те, кто теперь падал от пуль, горел в танках и самолетах, те кто давал им возможность жить. Год за годом, поле, лес, заводы работа, женскими, этими материнскими руками ковалось оружие этой победы.

Вот уже гремят над Москвой салюты в честь освобожденных городов, вот одна за одной звучат голосом Левитана победные реляции. И где-то далеко от дома молодой, красивый артиллерийский капитан сам встал к панораме последнего оставшегося от его батареи орудия и открыл огонь, огонь по черным крестам немецких танков, рвущихся к тихой, уютной прибалтийской деревушке, и упал, заливая кровью еще теплое стекло прицела, закрыв собой чужих матерей и лег навсегда оставшись молодым.
И опять резкий укол в материнское сердце, но некогда сесть в теплую борозду свежевспаханной земли, нужно отогнать эту боль, ведь где-то тысячами встают закрывая других матерей, чужие, но уже ее родные сыновья. И вновь серый казенный листок ломают и комкают материнские пальцы: «Пал смертью храбрых». «Пал» — это значит навсегда, это значит уже не придет, не обнимет, не прижмет к своей теплой, крепкой большой груди.

Но ведь младший Дима пропал, пропал — это же не пал, значит жив, значит вернется, значит воюет. И она всю жизнь считала, что ее сын Дмитрий Павлович Мальков воюет, воюет там, где людям нужна помощь, где несправедливость губит чужих сыновей, там бьется с этой несправедливостью ее сын. Так ей было проще.
Окружающие тихо вздыхали, но никто не смел переубеждать Мать, отдавшую стране троих сыновей. А может и правда летает в небе Кореи, потом Вьетнама. Потом они встретились там, высоко за горизонтом голубого мирного неба и он вернулся в родную землю, на воинский мемориал в древнем русском городе Ярославле.

А тогда, давно, 75 лет назад, может быть снизу из стрелковой ячейки слюнявя кончик чернильного карандаша, наблюдал задумчиво за полетом самолета ее сына красноармеец Кострица Андрей Григорьевич. Расправив на закопченом солдатском котелке бумажный лоскут, крепкий мужик, сибиряк писал письмо своей жене Степаниде Ивановне, где в скупых солдатских строках о боях и здоровье было столько любви, тревоги и боли за оставленную дома семью, красавицу жену и четверых детей. Где в его солдатских мужских серьезных, по-крестьянски статных мыслях было и осознание своего места в строю и в этой войне, и понимание всего того, с чем столкнется его Степанида если он, как и сотни его товарищей, отдаст жизнь за свою страну и вера в то, что страна не бросит ее и их детей, и он остался в маленькой стрелковой ячейке на 75 лет в тишине Новгородского леса.
А она жила, бережно храня ставший страшным символом той войны серый листок: «Пал смертью храбрых». Жила, работала, растила, учила, передавала и хранила память о муже-отце, солдате, герое. И не было в этой жизни времени на слезы, стенания и причитания. Лишь иногда в глубокой ночи, как вроде толкнет что-то в сердце и тихий голос с глазами звезд в ночи спросит: «Как ты любимая? Береги детей. Смерти нет, она не страшна пока Вы помните.»

Паренек из Вологды вынес его на руках из того боя через 75 лет и его 12 внуков и 20 правнуков- это душа и боль солдата, жены и матери. Они узнали где их Поклонная гора на века — у деревни Молвотицы Маревского района Новгородской области. Матери, жены, девушки — им судьбой указано любить и ждать.

А молодая двадцатилетняя вдова летчика, лейтенанта Воробьева не смогла ждать и скомкав серый ненавистный листок добровольцем ушла на фронт, она под огнем, сжав в кулак неженской воли свою боль от потери любимого, выносила с поля боя чужих сыновей, мужей, отцов и ушла за горизонт к своему Ангелу 14 июня 1945 года. Оставила на этой земле лишь медаль «За Отвагу» и десятки спасенных любящих сердец. Не смогла она жить без него, отдав всю себя другим. 

Женщины, девушки, девчонки, тогда много лет назад они вставали к станкам, садились за рычаги тракторов и танков, за штурвалы самолетов, вставали с винтовкой в строй, потому что место в строю пустовало, потому что их любимые, отцы, братья уже лежали в этой земле, а враг жег их дома и убивал их детей.

А сейчас? Женщины, девчонки идут в армию, вступают в поисковые отряды, военно-патриотические клубы, руководят предприятиями. Почему? Может потому что мы-мужики оставили свое место в строю? Может потому что кривляющиеся с экрана женоподобное нечто без пола и возраста, но в дорогом костюме и на дорогой тачке стало символом мужского начала? Может потому что здоровый бугай на джипе может обругать замешкавшуюся на пешеходном переходе чью-то маму? Может потому что дряблый богатый старик на красивой яхте в окружении пустых бездушных девиц — это верх мечтаний молодых людей? Может поэтому и сейчас молодые девчонки выносят с полей боев еще тех солдат, рвут жилы, ворочая лопатой неподъемную глину, и срывая спины качают ведрами черную болотную жижу из воронок и траншей. Видят они там, в тех солдатах настоящих мужиков, настоящие чувства и настоящий, теплый, большой дом, который называется Родина. Потому что они матери, жены, сестры не разучились еще ждать, любить и чувствовать!

Сергей Мачинский