Семнадцать

Сентябрьские сумерки наплывают тихо и незаметно. Вроде, уже и темно, но спать не хочется. Лес. Рядом небольшое село. Автотрасса гудит недалеко от лагеря. У костра семнадцать человек. Пятеро живых и двенадцать мертвых. Пятеро пришли сюда, чтобы найти этих двенадцать. Вот они, в строительных мешках под ольхой. Семьдесят пять лет лежали в лесу, никому не нужные и забытые. По ним ходили, грибы-ягоды собирали, шашлыки рядом жарили. Двенадцать неизвестных солдат.

Пятеро задумчиво смотрят на пламя костра, тихо переговариваются, словно боясь потревожить тех двенадцать громкими словами. А больше молчат. Думают свои думы.

Тишина леса и гул автострады. Покой и усталость от хорошо сделанной работы. И бешеная суета мирской жизни – в ста метрах от костра.

Один из пятерых включил приемник и повесил на березу. Остальные поморщились, но возражать не стали.

Приемник разрывается дурью новостей. Бьёт по нервам истошными воплями о выборах, рейтингах, курсах валют. Он будто вражеский лазутчик, проникший в этот лес, к костру. Он чужой здесь, нелепый и неудобный. Он словно мусор в глазу.

То и дело вести прерываются рекламой ненужного барахла, комментариями замшелых политологов и самовлюбленных, никому не известных экспертов.

Ведущий взахлеб кричит о новом принятом законе, по которому мы теперь будем жить еще счастливее и сытней. Сыплет цифрами и фактами.

Пятерка нервно усмехается, но встать и выключить приемник – сил нет. Кто-то вполголоса, негромко, матерится.

А радио продолжает с надрывом вещать о том, сколько объектов за истекший день разбомбили и сколько и куда «гуманитарки» отправили. И кто купил себе восьмую уже яхту, а кто – всего-навсего первый в своей жизни футбольный клуб. Медикам повысили зарплату на …цать процентов. В столице продолжают класть новую брусчатку.

Один из пятерых с едким сарказмом произносит: «Вы слушаете истории из жизни на Марсе». Второй добавляет: «Если всё так хорошо, то почему оно всё хреново?».

А радиоведущие продолжают лить навоз новостей. Он растекается по лесу, отравляя всё своим смрадом.

Пятеро молчат. Двенадцать прислушиваются.

«Это вообще про какую страну? Где мы?». Вопрос словно одним из этих двенадцати задан. Кто-то из пятерых невольно повернулся к мешкам под ольхой и смотрит виноватым взглядом. Потом отходит ненадолго в сторону и возвращается к костру с мятым и простреленным солдатским котелком в руках. Чистит его, пытаясь разглядеть надпись на боку.

Из приемника – очередной разгул пошлости. Ведущие, словно опытные самцы, учат, как надо правильно снимать баб на ночь. С мерзким хихиканьем спорят о количестве любовников и любовниц у сверхновой звезды эстрады. Страна поглощает это безумие, словно сладкий поп-корн.

Стометровая полоса леса между костром и трассой — как граница между правдой и ложью, чистотой и мерзостью, миром честности и доброты и миром грязи и пошлости.

На котелке явственно проступает надпись – «КОЛЯ». Что ж ты фамилию не написал, Коля?

Котелок переходит из рук в руки. Все пятеро, каждый – в своих мыслях, читают эту немудреную, чуть кривоватую надпись: «КОЛЯ». И пулевое отверстие через имя.

Двенадцать мешков. Двенадцать солдат. Двенадцать апостолов.

А истеричный лазутчик не унимается. Он –о гей-парадах, о зарплатах футболистов. И о прыщике, вскочившем на носу у дочки олигарха.

Наконец, кто-то встает и все-таки выключает это медиа-безумство. Хватит!!!

Ты уж прости нас, Коля, что страну, которую ты и одиннадцать твоих товарищей своей кровью отстояли, мы просрали…

Звезды все ярче и ярче. Трасса постепенно замолкает.

Тишина. У костра семнадцать человек.

Александр Савельев